Князь Мышкин против антисемитов

Еврей по отцу, русский по матери, украинец по паспорту. Обычная советская семья: папа — инженер, мама — адвокат. А он еще со школы знал, что будет математиком. Там же, в школе, начались первые проблемы с советской властью — из-за того, что в компании других молодых людей ходил читать стихи на площадь Маяковского. В глазах горкома комсомола это было поведение, недостойное звания советского школьника, и ему пообещали: в МГУ (Сендеров собирался на мехмат) ты не поступишь.

Он не стал упираться и поступил в МФТИ. Его выгнали с последнего курса, с уже написанным дипломом — на этот раз за публичные дискуссии об идеях реакционных философов Ницше и Шпенглера, которые он устраивал в Тургеневской библиотеке. Интерес к философии у него появился в юности и сохранился на всю жизнь. «Возможно, потому, что философия отчасти похожа на математику тем, что интересуется вещами глобальными и абстрактными», — объясняет сам Сендеров.

Через два года в Физтехе его восстановили, и диплом он все-таки получил, даже поступил в аспирантуру. Но не доучился — снова выгнали за очередную антисоветскую выходку. Он устроился работать преподавателем математики во 2-ю физматшколу, одну из лучших в Москве. Среди учеников было много детей из еврейских семей. На дворе стояла середина 70-х. Каждое лето выпускники Сендерова, еврейские мальчики и девочки, участники и победители математических олимпиад, шли сдавать вступительные экзамены на мехмат МГУ — и дружно проваливались. Представители титульной национальности оказывались удачливее. Сендеров стал общаться с преподавателями других физматшкол Москвы — 7-й, 19-й, 57-й, 179-й — и собирать статистику по их выпускникам. Зачем? Чтобы факт антисемитизма на приемных экзаменах на мехмат МГУ превратился из непроверенного слуха в доказанную теорию. «Я же математик, мне важно получить формальное доказательство», — смеется Сендеров.

В результате Валерий Сендеров вместе с другом Борисом Каневским, с которым они познакомились в МФТИ, напечатали в самиздате несколько документов о результатах приема на мехмат МГУ со сравнительными таблицами: в одной группе «поступающие, среди родителей, дедов и бабушек которых нет ни одного еврея», в другой — все остальные. Вот не нуждающиеся в комментариях результаты 1979 года, например: из 49 абитуриентов первой группы поступили 41, из 15 абитуриентов второй группы поступил один.

Любопытно, что определение еврейства приемной комиссией мехмата МГУ больше всего напоминает использовавшееся в Германии при Гитлере: достаточно одной бабушки или одного дедушки. «В третьем рейхе было больше порядка, зато у нас — больше души, — комментирует Сендеров. — Смотрели ведь не просто на паспорт — выискивали возможные огрехи в родословной. А нюх на это был хороший». Памятка поступающим, которую по результатам нескольких лет изучения процедуры приема на мехмат МГУ, написали Сендеров и Каневский, озаглавлена так: «Абитуриенту мехмата МГУ, которого приемная комиссия может счесть евреем».

Те единицы из второй группы, которые все же поступали, не были недосмотром приемной комиссии. «Даже в 70-80-х на каждом курсе мехмата учились один-два еврея: это или те, кого невозможно было не принять по формальным основаниям — например, участники международных олимпиад или дети родственников или друзей кого-то из чинов», — рассказывает Валерий Сендеров.

Но и памятка, написанная Сендеровым и Каневским, в сочетании с математическим кружком, который они вели для готовящихся к поступлению на мехмат, иногда проделывала брешь в антисемитской обороне. Тонкостей, необходимых абитуриенту-еврею для борьбы с приемной комиссией, было много. Из памятки они узнавали, например, что необходимо записывать на бумажке с печатью не только свой ответ на устном экзамене, но и все дополнительные вопросы, которые задает экзаменатор — иначе подавать апелляцию будет бессмысленно. Что в оставшихся пустыми листах надо поставить прочерки, чтобы туда не вписали что-нибудь за тебя. Что лучше оперировать доказательствами и теоремами, которые приводятся в школьном учебнике, даже если ты знаешь нечто, выходящее за рамки школьной программы. И что приемные комиссии любят сокращать время приема апелляций, поэтому нельзя давать им шанса и опаздывать. «Если преподаватель видит перед собой абитуриента, который фиксирует на бланке весь ход экзамена, который ссылается на учебники, то его задача усложняется. А поскольку подставляться никто не хотел — фамилии-то экзаменаторов известны — то в очень редких случаях, кому-то все же удавалось проскочить», — рассказывает Сендеров.

Благодаря диссидентским усилиям Сендерова фамилии экзаменаторов становились известны и за рубежом. На математических конференциях и симпозиумах им нередко устраивали бойкот. Это тоже действовало: «Конечно, — говорит Сендеров, — ставить евреям пятерки никто не начал, но лучше хотя бы нервировать врага, чем совсем оставить в покое».

Во время вступительных экзаменов Валерий Сендеров лично дежурил возле мехмата МГУ, помогая ошарашенным после экзамена вчерашним школьникам прийти в себя и написать апелляцию, а также собирая у них информацию о предложенных задачах. В одно из таких дежурств он познакомился с Беллой Суббатовской, которая занималась примерно тем же, чем он — ободряла абитуриентов-евреев, только еще с бутербродами с колбасой в руках. Вместе же они в результате придумали то, что впоследствии стало называться Народным еврейским университетом: фактически, параллельный негосударственный мехмат для школьников, заваливших экзамены. Занятия проходили сначала на квартире Беллы, потом в аудиториях некоторых московских вузов, куда пускали «математический кружок». Всего через этот просуществовавший чуть больше трех лет университет прошло несколько сот студентов, получавших неофициальное, но первоклассное математическое образование — с ними совершенно бесплатно работали лучшие преподаватели, с которыми договаривались Сендеров и Суббатовская. Особых трудностей с этим не было: про то, что творится на мехмате, знали все, многие сочувствовали еврейским абитуриентам. И если открыто выступать против или бороться активно, как Сендеров и Суббатовская, решались единицы, то хоть как-то очистить совесть были рады многие.

Сам Валерий Сендеров постепенно отходил от преподавания и организаторской работы. «Я понимал, что меня рано или поздно арестуют, и не хотел, чтобы мое исчезновение сказалось на работе университета», — объясняет он. Арестовали его в 1982-м. И дали семь лет лагерей и еще пять лет ссылки — за антисоветскую деятельность. Судьба Беллы Суббатовской оказалась еще трагичнее. Осенью того же 1982 года ее при странных обстоятельствах (в совершенно пустом переулке) сбила машина, немедленно уехавшая с места происшествия. Все друзья и коллеги Беллы были уверены, что это убийство. Очень скоро Народный еврейский университет прекратил свое существование. Впрочем, советской власти тоже оставалось недолго.

Валерия Сендерова освободили в 1987 году, он был одним из последних политзаключенных. После освобождения его квартира снова превратилась в штаб благотворительной и правозащитной организации в лице одного человека. Продолжал он и бороться с антисемитизмом на мехмате — правила приема туда не сильно менялись до самого начала 90-х. На этот раз он писал письма во властные инстанции, говоря, что такая практика ставит под угрозу будущее отечественной науки, потому что все, кто могут это сделать, просто уезжают.

Из выпускников Народного еврейского университета тоже уехали многие — в Израиль, в Америку. Многие из них стали математиками — вопреки гитлеровским законам приемной комиссии мехмата МГУ и благодаря Валерию Сендерову и Белле Суббатовской.

В новой реальности, наступившей после краха СССР, Сендеров остался тем, кем был — математиком и философом. Он публикует научные статьи и философские эссе в толстых журналах, придумывает задания для олимпиад по математике. И живет на эти не приносящие заметных доходов занятия и пенсию. «Он как был, так и остался абсолютным бессребреником», — сказал про него корреспонденту Jewish.ru живущий сейчас в Израиле соратник Сендерова по борьбе математик Борис Каневский, преподающий в Иерусалимском университете. Друзья называют Сендерова «князем Мышкиным».

Этой осенью здоровье Валерия Анатольевича резко пошатнулось. В сентябре ему сделали операцию, а вскоре диагностировали новую тяжелую болезнь нервной системы (синдром мышечной ригидности). Пока Валерий Анатольевич абсолютно дееспособен, но болезнь, если ее не лечить, опасна прогнозом — она способна быстро прогрессировать. Израиль — одна из трех стран в мире, где делают операции, способные затормозить течение этой болезни. Обследование и лечение стоят около 50 тысяч долларов. У семьи Валерия Сендерова (у него жена и трое детей в возрасте от 11 лет до 11 месяцев) таких денег нет.

Мы публикуем реквизиты счетов, открытых женой Валерия Сендерова, Юлией Садовской, для сбора средств на лечение (в графе назначение платежа просьба указывать «благотворительный платеж»):

Карта «Сбербанка», номер: 4279 3800 1466 6897
Садовская Юлия Никитична
ОАО «Сбербанк России»
Московский банк
Дополнительный офис № 01608
к/с 30101810400000000225
р/с 30301810800006003800
БИК 044525225, КПП 775003035
ИНН 7707083893
Номер счета: 40817810838172013102

Яндекс-деньги: 410011616756313
Для валютных переводов:
PayPal: [email protected]