Ханна Сенеш

Во всех воспоминаниях Ханна предстает перед нами девушкой редкого ума, одаренности, красоты и щедрости сердца, но ни в ее характере, ни в воспитании нет и намека на ту необыкновенную храбрость и силу воли, которые она проявила впоследствии. Пусть Ханна Сенеш и не стала народным вождем, но двадцатитрехлетняя парашютистка, заброшенная в немецкий тыл, молчавшая под пыткой и расстрелянная в венгерской тюрьме 7 ноября 1944 года, заслуживает почетного места рядом с другими героями еврейской истории.

Ханна выросла в обеспеченной семье ассимилированных будапештских евреев. Ее отец. Бела Сенеш, преуспевающий драматург и журналист, умер от сердечного приступа, когда Ханне еще не исполнилось шести лет. Тем не менее, судя по дневнику, который начала вести тринадцатилетняя девочка, детство ее протекало безмятежно. Этот дневник показывает нам, как из обычного, хотя и способного ребенка Ханна превратилась в поразительно целеустремленную молодую женщину.

Ее еврейское самосознание проявилось не сразу. В возрасте пятнадцати лет, побывав в синагоге на Рош ха-Шана, она сделала в дневнике запись о том, что верит в Бога, и добавила:

"Мне ясно, что еврейская религия больше всего соответствует моему образу мыслей".

В 1937 году, когда Хане было шестнадцать, она впервые столкнулась с проявлением антисемитизма. Одноклассники отстранили ее от участия в правлении школьного литературного кружка только потому, что она была еврейкой. Девушка написала в своем дневнике: "Если бы я до этого не была избрана, я не сказала бы ни слова. Но в данном случае мне было нанесено открытое оскорбление. Я решила не участвовать больше в работе кружка и не интересоваться его делами".

Однако по большей части в дневнике Ханны речь идет об отдыхе в горах, о танцевальных вечеринках, теннисе, театральных представлениях, прочитанных книгах и молодых людях, признававшихся ей в любви, — к ним она относилась без должной почтительности.

В дневнике почти не нашли отражения ни рост нацизма, ни приближение второй мировой войны. В 1938 году, когда Ханне исполнилось семнадцать, ее брат Дьердь (Гиора), который был на год старше, уехал учиться во Францию. Ханна была расстроена его отъездом и огорчалась вместе с матерью: "Я понимаю, как потрясена мама, но так лучше для Дьердя — особенно в нынешние времена". Эта фраза — первый намек на то, что обстановка в Венгрии ухудшалась.

Ханна интересовалась искусством. Ее мать показала стихи девушки известному литературному критику, который счел, что они "выше среднего", и сказал Ханне, что она, может быть, станет писательницей, хотя не обязательно поэтессой. В конце лета Ханна начинает все сильнее опасаться войны, но все-таки утверждает: "Я еще надеюсь, что мир не будет нарушен. Видимо, я все еще не в силах представить себе, что все-таки война будет".

27 октября 1938 года в дневнике Ханны неожиданно появляется такая запись: "Кажется, я еще не упоминала здесь, что стала сионисткой". Ханна понимала сионизм просто: "Теперь я чувствую себя еврейкой и горжусь этим. Моя главная цель — уехать в Эрец-Исраэль и работать там".

Хотя Ханна и писала, что уже три года как обрела сионистские убеждения, они, видимо, формировались у нее в ту зиму 1938 года. Все чаще она высказывается на эту тему в дневнике: "Я ежеминутно думаю о Палестине. Меня интересует все, связанное с ней,- остальное играет второстепенную роль". Ханна с матерью отправилась во Францию в гости к Дьердю, и там выяснилось, что он тоже стал "страстным сионистом".

В июле 1939 года, когда Ханне только исполнилось восемнадцать, она получила документы на въезд в Палестину. Девушка сознает, какие непростые чувства испытывает ее мать, но в то же время благодарна ей за понимание: "Не многие матери сумели бы так себя повести".

Ханна поселилась в мошаве* Нахалал в Изреельской долине. Там она училась в сельскохозяйственной школе, с удовольствием трудилась на земле, но тосковала по родным. Ей было известно, что происходит в мире. В мае 1940 года Ханна спрашивала себя: "Откуда у меня берется терпение учиться и сдавать экзамены, когда в Европе бушует небывалая в истории война?"

А через два месяца она заносит в свой дневник поэтическое описание поездки в Галилею, на Иордан и на озеро Киннерет и сама признается, что на две недели забыла о войне. В это время за ней ухаживает юноша по имени Моше (поцеловать себя Ханна ему не позволила), она читает на иврите стихи Рахели** и по-немецки — "Капитал" Карла Маркса.

Другой молодой человек по имени Алекс сделал ей предложение, но Ханна деликатно отклонила его: она понимала, что простая и непритязательная жизнь в мошаве вместе с Алексом не по ней. Ханна задумывалась о будущем, собиралась пожить год-другой в киббуце***, но верила, что склонность к общественной работе приведет ее в конце концов в политику.

"Иногда я чувствую себя эмиссаром, перед которым поставлена цель... — пишет она в апреле 1941 года, — чувствую, что в долгу перед другими людьми, что у меня есть обязанности по отношению к ним".

Закончив учиться в Нахалале, Ханна, поколебавшись, решила вступить в киббуц Сдот-Ям около Кесарии. В это время она написала стихи, в которых выразилась ее любовь к нашей земле и чувство близости к своему народу:

Тогда же Ханна доверяет своему дневнику сомнения — стоит ли навсегда связывать себя с киббуцем. Но вот в январе 1943 года она делает необычную запись: "У меня была трудная неделя. Неожиданно я загорелась идеей отправиться в Венгрию. Мне кажется, что в такое время я должна быть там, чтобы помочь организовать эмиграцию молодежи и, кроме того, вызволить оттуда маму". Ханна ясно сознавала всю "нелепость" этого решения, но не прошло и двух месяцев, как она встретилась с человеком, собиравшим группу, перед которой стояла цель спасения европейских евреев.

Группу сформировали. Ее участники были зачислены на службу в английскую армию и приступили к подготовке. Ханна была полна решимости пойти этим путем и получила назначение. "Я молюсь только о том, — писала она, — чтобы не пришлось ждать слишком долго и чтобы поскорее взяться за дело. В остальном — я ничего не страшусь, уверена в себе и готова ко всему".

Брат Ханны, Дьердь, прибыл в Хайфу в тот самый день, когда она должна была отправиться в Египет, а оттуда — на выполнение задания. Отъезд был отложен на сутки, чтобы брат и сестра провели это время вместе. Затем Ханна несколько раз писала Дьердю из Каира, рассказывала ему о жизни в Эрец-Исраэль, заверяла, что с нею все в порядке, и не переставала беспокоиться о матери.

Она также написала секретарю киббуца: "Я отправляюсь в путь по собственной воле и счастлива. Мне хорошо известно, какие трудности ждут меня впереди. Я считаю это делом чести и в то же время своим долгом. Всегда и везде нас будет поддерживать мысль, что мы действуем от вашего имени".

В марте 1944 года, за несколько часов до того, как она была сброшена с парашютом над Югославией, Ханна писала своим товарищам по киббуцу: "На земле, в небе и на море, в мирное время и в дни войны мы все движемся к одной цели. Каждый из нас стоит на своем посту. И потому мое дело не лучше и не хуже любого другого".

По мере того как в Палестину поступали сведения о судьбе евреев в оккупированных нацистами странах. Еврейское агентство (Сохнут), неофициальное правительство палестинского еврейства, то и дело предлагало британским властям планы засылки еврейских добровольцев в Европу. Согласно одному из замыслов, парашютисты должны были быть заброшены в Польшу, чтобы снабжать оружием подпольщиков гетто. Другой план предусматривал доставку оружия в гетто с помощью подводной лодки.

Уже более 30 тысяч палестинских евреев пошли на службу в английскую армию. Когда же группа польских евреев в 1942 году привезла в Палестину подробную информацию о Катастрофе, ишув наконец принял решение провести спасательную операцию. Хагана, еврейская организация самообороны, намеревалась послать добровольцев, создать молодежные боевые отряды (в основном из молодых сионистов) и начать партизанскую войну против немцев. В то же время следовало каким-то образом спасать стариков, женщин и детей. Значение этих задач возросло, когда поступили сведения о героических восстаниях в Варшаве и в других гетто и лагерях.

Сначала англичане отклоняли любые предложения, но летом 1943 года поняли, что им нужны люди, которые бы работали рука об руку с балканскими партизанами и Движением сопротивления на севере Италии. По замыслу Хаганы, через линию фронта должны были быть переброшены сотни людей, но англичане резко сократили размах операции. В конце концов британские власти дали согласие на участие всего тридцати двух добровольцев из Палестины, тем самым сведя возможные результаты до минимума.