Синяя Бухара

Долгое время бухарским евреям было запрещено всё: ездить на осле, ремонтировать синагоги, носить головные уборы. Можно было лишь красить ткани – и только в синий цвет. Вот почему солдат Российской империи бухарские евреи приветствовали синими руками. Страна, которая была тюрьмой для своих евреев, вдруг освободила чужих.

Книга Альберта Кагановича «Друзья поневоле. Россия и бухарские евреи, 1800–1917» – серьёзное монографическое исследование, рассчитанное в первую очередь на читателей-учёных. В работе много отсылок к неочевидным моментам истории Российской империи, её юриспруденции и особенностям национальной политики. Однако и читатель-непрофессионал над «Друзьями поневоле» не заскучает: очень интересен предмет исследования – история бухарских евреев, поданная при всей научной серьёзности с увлекательностью восточной сказки, захватывающего этнографического очерка. Документальные свидетельства людей той эпохи наполняют книгу живыми голосами, а старинные фотографии, бережно подобранные из архивов, делают её ещё ярче.

Бухарские евреи воспринимали как золотой век национальной истории период своих отношений с царской Россией, пребывание под её протекторатом. Особенно остро это воспринималось уже в постреволюционный период, когда былое благополучие безвозвратно развеялось. «За исключением нескольких льгот, которых нам не хватало, … [бухарские] евреи пользовались там [в Туркестане] всеми правами граждан в торговле и промышленности, и не было ни в чем недостатка, а теперь [после революции] появились новые диктаторы, каких не знали, которые захватили все, как саранча, и перевернули жизненный уклад, … не только забрали все добро, но и вытащили у нас души», – вспоминает разорённый «хлопковый король» Рафаэль Потеляхов.

Конечно, вызывает удивление, что страна, которая была достаточно жестока к собственным гражданам-евреям – например, ущемляла и унижала евреев-ашкенази, – вдруг оказалась благодетельницей для других евреев. Тех, кто жили в недавно завоеванной империей колонии – Туркестане, или не колонизованной, но находящейся под её протекторатом Бухаре. Однако жизнь бухарских евреев до прихода в Среднюю Азию русских была до того беспросветна, что пришедшая ей на смену очередная волна дискриминации почиталась за благо.

До русского завоевания евреи Средней Азии наравне с христианами имели статус зимми, «людей договора». Это юридическое положение защищало людей от бесконтрольной травли и физического уничтожения, но было и весьма унизительным, и разорительным финансово: «В Средней Азии евреям запрещалось носить чалму и цветную шелковую одежду, строить больше одной синагоги и ремонтировать старые, входить в город после заката, ездить верхом в пределах города на лошади, а временами даже на осле. За городом они могли ездить верхом или в повозке, но при встрече с мусульманином обязаны были слезть и стоя его поприветствовать. Мужчинам предписывалось появляться на улице только подпоясанными веревкой, а женщинам – с заплатой из материи другого цвета на верхней одежде. Их дома и торговые лавки должны были быть ниже мусульманских. Мужчины, начиная с 16 лет, обязаны были платить джизью (особую подушную подать с неверных). Она собиралась главой каждой общины, который после передачи денег мусульманскому сборщику налогов получал от него традиционную пощечину. Свидетельские показания евреев против мусульман в суде не принимались». «Закат» – налог для всего населения – для зимми тоже был больше, чем для мусульман.

В этих условиях евреи не могли ни становиться купцами, ни достигать высокого общественного положения другим способом. Сельским хозяйством, в отличие, например, от евреев Грузии и Дагестана, бухарские евреи тоже не занимались. Единственное ремесло, которое оставалось на их долю, – окраска тканей. Причём еврейской монополией была окраска в синий цвет. Краска оставляла несмываемые следы, так что синие руки стали своеобразным кастовым знаком, по которому безошибочно определялись члены еврейской общины.

Российская власть, колонизируя Среднюю Азию, видела в бухарских евреях союзников, которых она сумеет расположить в свою сторону снятием ограничений. Сами же евреи на момент колонизации были настроены проевропейски, потому что, путешествуя, видели, что европейским евреям живётся гораздо лучше, чем им, русских они тоже воспринимали как европейцев. Эти ожидания оказались оправданными. Абсурдные законы были отменены, евреи получили относительную свободу. Русские солдаты, видевшие унижения, которым евреи подвергались властью эмира, почувствовали себя освободителями.

Подполковник Мартин Лыко, участвовавший в завоевании Самарканда, писал: «Более всех радовались нашему вступлению в Самарканд евреи и иранцы. Евреи толпами приходили в цитадель, чтобы выразить чувства радости и благодарности. Солдаты, со своей стороны, особенно дружелюбно относились к евреям. Встретив еврея, солдатик останавливал его и, взяв за веревку, которой они обыкновенно подпоясываются в бухарских владениях, говорил: “Что же ты не снимешь веревки, не надеваешь ичигов [высокие сапоги из мягкой кожи] и нового халата, ведь теперь ты это можешь”. Когда кто-либо из русских проезжал по еврейскому кварталу, евреи выходили на улицу, и приветствиям не было конца. Дети их встречали приезжих русских: “Здравствуй”».

В том же Самарканде с вступлением туда русской армии к открытому соблюдению иудаизма вернулись несколько десятков чала – евреев, вынужденно принявших ислам, чтобы избежать смертной казни, к которой их приговорили за несоблюдение предписанных для зимми ограничений.

Сравнительно идиллические отношения бухарских евреев и российской власти продлились до 1881 года – убийства Александра II и последовавшей за ним реакции, в том числе антисемитской. Но даже и тогда охлаждение коснулось прежде всего казуистики: власти запутались, кого считать туземным евреем, кого – вовсе иностранным, а кого – российским подданным, и должны ли последних касаться те же ограничения, что и их единоверцев из литовских и украинских местечек. В целом же сообщество бухарских евреев продолжало развиваться вплоть до революции: открывались еврейские школы, как светские, так и хедеры, еврейские купцы занимали всё более уверенные позиции в хлопковом бизнесе.

Насколько изменилась и вестернизировалась жизнь бухарских евреев при российской власти, можно судить по тому факту, что при эмире средний возраст выхода замуж еврейских девушек был 13-14 лет, а при русских губернаторах – 17, причём многие барышни выходили замуж и 20-летними. Теперь родители могли не опасаться, что юные дочери будут похищены в гарем, и, соответственно, не торопили их с замужеством.

Правда, было одно нововведение, которым бухарские евреи – но, наверное, не еврейки – остались не очень довольны. Речь идёт о запрете многоженства. «Генерал-губернатор Иванов, признавая, что бухарские евреи всех категорий практикуют многоженство, вместе с тем считал, что русскоподданные бухарские евреи должны придерживаться моногамии подобно ашкеназским евреям». Апелляции к тому, что бухарские евреи – сефарды, среди которых многоженство вполне принято, в частных делах не помогали. Специально многоженцев полиция не искала, но семейные жалобы и тяжбы по этому вопросу удовлетворялись не в их пользу: «Так, в 1913 году по этой статье был привлечен к суду житель Катта-Кургана Хаим Аронбаев. А в 1916 году Михаил, сын Алиши Календарева, тоже был привлечен к суду (по жалобе своей первой жены Битии и ее отца, Сулеймана Ибрагимова) – за то, что женился, не оформив развода с первой женой». Впрочем, колониальные французские власти Алжира оказались в аналогичной ситуации ещё радикальнее – они запретили многоженство не только тамошним евреям, но и собственно аборигенам-мусульманам.

Альберт Каганович. Друзья поневоле. Россия и бухарские евреи, 1800–1917. М., Новое литературное обозрение, 2016