Эпидемия жизни

Как польский врач Евгениуш Лазовский искусно разыграл эпидемию тифа и тем самым спас восемь тысяч евреев от нацистов.

К моменту оккупации Польши немецкими войсками 26-летний потомственный врач Евгениуш Лазовский был уважаем коллегами, не знал отбоя от пациентов и жил в счастливом браке, воспитывая дочь. К докторам немцы часто были весьма лояльны, так что вряд ли жизнь Лазовского круто изменилась бы, продолжи он медицинскую практику в своем кабинете в Варшаве во время оккупации. Однако он выбрал иной путь: вступил в добровольческий отряд, борющийся с оккупантами.

Медицинский поезд, к которому он был приписан, вскоре был уничтожен немецкой авиацией. Уцелевшие при бомбежке медперсонал и пациенты попали в плен, но Евгениушу вскоре в числе немногих удалось бежать. В Варшаве он стал бесплатно лечить всех нуждающихся, параллельно вступив в ряды польского Сопротивления. В какой-то момент, установив контакты с подпольщиками Варшавского гетто, Лазовский организовал узникам бесперебойную поставку жизненно важных лекарств.

В это время, к слову, родители Евгениуша прятали в своем доме еврейскую семью, которой удалось сбежать из гетто. Вот почему Лазовский был отлично осведомлен о всех бесчинствах, насилии и убийствах, совершаемых немцами. Знал он и о том, как расправляются с теми, кто пытается узникам помогать. Когда очередная партия лекарств, переданных Лазовским в гетто, была перехвачена полицией, он принял решение покинуть город вместе с семьей. В 1942 году они осели в небольшом селении Розвадов на юго-востоке Польши: Лазовский возглавил медицинский пункт местной железнодорожной станции – в рамках миссии Красного Креста.

В Розвадове тоже было свое гетто, хоть и небольшое – для евреев, обнаруженных в близлежащих деревнях. Узников там держали обычно совсем недолго – отправляли дальше в крупные концлагеря. Из-за этого и охраны там было поменьше. Поселившись в доме прямо на границе с гетто, Лазовский смог познакомиться с несколькими его обитателями. Затем, условившись с узниками о месте встреч и тайных знаках, он принялся их тайно лечить. Происходило это следующим образом. Ежедневно после основной работы Лазовский прогуливался у забора гетто. Если кому-то из его обитателей срочно требовалась медицинская помощь, на заборе вывешивалась полоска белой ткани. Ночью Лазовский пробирался в гетто, лечил заболевших узников, а израсходованные при этом медикаменты списывал на пациентов поездов, проезжавших через станцию Розвадова.

Впоследствии Евгениуш признавался, что часто испытывал неконтролируемую ярость к нацистам и готов был броситься на каждого из них чуть ли не со скальпелем в руках. Останавливала его только мысль, что он может сделать что-то куда как более полезное – и в один из дней он наконец придумал, что. Идея озарила его во время разговора с коллегой – доктором Станиславом Матулевичем, помогавшим Евгениушу лечить евреев в гетто. Матулевич тогда рассказал, что еще до войны он проводил эксперименты с тестированием пациентов на тиф по методу Феликса – Вейля. Что происходило: он вводил людям в кровь бактерию Proteus OX19, и она приводила к положительной реакции на тиф, хотя и не причиняла никакого вреда здоровью. К концу этого рассказа у Лазовского был готовый план: создать видимость эпидемии тифа как в самом Розвадове, так и в близлежащих деревнях – и добиться закрытия их всех на карантин. Матулевич идею оценил и взялся помогать во всем. Друзья решили, что прививки с бактерией, имитирующей тиф, они будут делать только полякам: «больных» евреев немцы стали бы не лечить, а тут же расстреливать.

Вакцина от тифа в то время уже была изобретена, но вот с лечением уже заразившихся дела обстояли намного хуже. Болезнь часто заканчивалась смертью, и на фоне военной антисанитарии немцы боялись ее, как огня. Вспышки тифа находились на постоянном контроле: кровь пациентов предписывалось сдавать только в контролируемые Германией лаборатории. Вот Лазовский и Матулевич и принялись отправлять в эти лаборатории пациентов, которые приходили к ним с симптомами, похожими на тиф: отсутствие аппетита, сильные головные боли, слабость, недомогание, лихорадку, диарею и состояние апатии. То есть они их сначала выслушивали, потом делали «витаминный» укол с бактерией Proteus OX19, а уже потом отправляли сдать кровь. Все образцы крови как один давали положительный результат на тиф с общей географией распространения.

Через несколько месяцев, в середине 43-го, в 12 населенных пунктах вблизи Розвадова появились таблички: «Ахтунг, флекфибер!». Это значило: «Осторожно, тиф!». Немцы перестали заходить в эти населенные пункты – а значит, перестали депортировать оттуда рабочих в Германию и искать там евреев. Помимо Лазовского и Матулевича об этой операции знали лишь несколько человек из местного движения Сопротивления. В подробности не посвящали даже тех евреев, которых специально направляли в «зараженные» деревни, чтобы спрятать от нацистов.

«Конечно, мне было страшно, – признавался позднее Лазовский. – Я знал, что могу быть арестован и подвергнут пыткам в гестапо. На этот случай я всегда носил с собой таблетку цианида». Загвоздка была лишь в одном: прививка, дававшая положительный результат на тиф, действовала не больше десяти дней. Дальше приходилось констатировать чудесное исцеление. Пациенты, может, что-то и подозревали, но в основном молчали: еще за два года до окончания войны их населенные пункты уже были свободными от немцев. Если кто-то из пациентов и задавал вопрос о быстром выздоровлении, Лазовский округлял глаза и говорил, что тот – просто счастливчик.

Евреев из гетто в Розвадове Лазовскому спасти не удалось. Но в близлежащих к Розвадову деревнях нашли приют порядка восьми тысяч евреев, бежавших в провинцию из крупных городов. Большая часть из них остались в живых благодаря введенному карантину. Гестапо, конечно же, заинтересовалось эпидемией с низким уровнем смертности: в список погибших от тифа Лазовский заносил только умерших от естественных причин – больше было некого. В итоге в карантинную зону нагрянула медкомиссия, сплошь состоявшая из немцев.

Предупрежденный о «гостях», Лазовский разместил в медчасти несколько десятков больных, предварительно привив каждого. Проверять их доверили самому юному члену медкомиссии, потому что все остальные неделю были в стельку пьяны: Лазовский организовал для них настоящий пир во время чумы, водка лилась рекой. Ну, а недавний выпускник германской медакадемии, напуганный рассказами Лазовского о заразности тифа, даже не думал проверять фактические симптомы болезни у каждого пациента – он лишь осторожно взял у них образцы крови. Как и предполагалось, все они дали положительную реакцию на тиф. Режим карантина в населенных пунктах с общим числом жителей в 60 тысяч человек действовал вплоть до отступления немцев, а после сразу же сошел на нет.

О своей роли в эпидемии тифа Евгениуш Лазовский молчал долгие годы. После войны он работал в Институте матери и ребенка в Варшаве, а в 1958-м эмигрировал в США, где стал профессором педиатрии в Иллинойском государственном университете и написал более 100 научных работ. Лишь в 1980-м, когда Евгениуш Лазовский уже оставил практику, они вместе со Станиславом Матулевичем издали книгу о жизни в Польше во времена немецкой оккупации. Лишь после этого широкая общественность узнала все подробности масштабной операции по спасению человеческих жизней. При этом героем Лазовский себя не считал и очень смущался, когда его так называли. «Я просто делал то, что от меня требовала моя профессия, – говорил он. – Ведь основная обязанность врача – сохранить жизнь человека. В то время это был мой способ спасения жизней людей».