Отсидел на шекель

Он заснял Голду Меир в советской синагоге. Потом сидел и бился за выезд из СССР. В Иерусалиме теперь есть бульвар диссидента Давида Хавкина.

В 40-е годы Давид Хавкин сделал исторические снимки Голды Меир в Московской синагоге. В 50-е он получил срок за «антисоветскую деятельность»: Хавкин ездил по СССР и призывал евреев к репатриации. В 60-е его квартира в Москве стала центром еврейского подполья: там раздавали самиздатовскую литературу и листовки об Израиле. Но сам Хавкин вспоминал, что встал на путь «агрессивного сионизма», как позже назовут его поведение в КГБ, намного раньше – еще в школе.

«Однажды один мальчик написал на классной доске: “Жид”. Я зашел в класс и говорю безо всякого надрыва и истерики: “Сотри”. Он не стирает. Тогда я в присутствии всего класса взял его за лацканы пиджака и его спиной стер надпись, а потом поставил его возле доски», – говорил он в интервью другому «еврейскому» диссиденту Юлию Кошаровскому.

Давид Хавкин родился в Москве в 1930 году в семье экс-нэпмана. Его родители приехали в столицу из Херсона, где у отца был небольшой магазин. Вместе с концом нэпа ему пришлось закрыть лавочку – а затем еще несколько лет «заметать» следы предпринимательского прошлого. Хавкин рассказывал, что отец был отчаянным антисоветчиком и только чудом не сел: «Говорил на идише дома – да и на улице не стеснялся. Приговаривал: “Пусть они, антисемиты, горят огнем”. Был не особенно религиозный, но на все праздники в синагогу ходил и трефного старался не есть».

Тяга к конфронтации с советским государством, признавался Хавкин, во многом передалась ему от отца. Например, он уже в школе решил, что не пойдет в армию: «Отец всегда говорил: “Это не наша армия”». Получив повестку на воинские курсы, наелся мела – услышал про этот популярный «рецепт отказников» от знакомых. Загремел с температурой в больницу – всевидящее око военкомата прошло мимо. После выписки быстренько подал документы в институт: «В другие учебные заведения в то время не брали. А в Московский полиграфический брали – он был настоящей синагогой. Так и учился вместе с евреями, детьми ссыльных, китайцами, малайцами. Окончил его в 1955 году».

В институте Хавкин стал центром группы молодых еврейских студентов. Он вспоминал, что люди находили его сами – интересовались информацией о традициях, спрашивали, что такое Пурим, Йом Кипур. Хавкин знал это от отца и деда, а кроме того, умел говорить на идише. По его словам, уровень его знаний был уже тогда «довольно высоким».

В 1957 году молодой еврейский активист впервые попал в поле зрения правоохранительных органов. В Москве проводили VI Всемирный фестиваль молодежи и студентов. Его гостями стали больше 35 тысяч человек из 131 страны мира – в том числе и израильская делегация. К тому времени Хавкин работал по распределению в Алма-Ате, но в Москве бывал часто. Вместе с единомышленниками они решили «достойно встретить израильтян»: караулили делегацию у отелей и в местах шествий на ВДНХ и в «Лужниках» – очень хотели прорваться к ним и познакомиться. Тогда-то к Хавкину и «приставили» для слежки человека. «Парень якобы из Литвы, звать Аркадий. Я заскочил в автобус к израильтянам, а за мной он – хотя явно не имел отношения туристам. Мы разговорились, позже стали встречаться. Он купил меня тем, что знал иврит, пел хорошо, начитанный был. Его первым раскусил мой отец. Он сказал: “У вас нет ничего общего. Он пожилой, ты молодой, у него такая профессия”», – вспоминал он.

Отец оказался прав. Когда в 1958 году Давида Хавкина арестовали, именно «Аркадий» стал одним из тех людей, которые давали против него показания. Поводом для ареста стало «турне» Хавкина по Советскому Союзу. Всемирный фестиваль молодежи многим вскружил головы своей невиданной свободой. Под впечатлением от общения с живыми израильтянами Хавкин взял двухмесячный отпуск и поехал на Украину и Кавказ – там он встречался с представителями местных еврейских общин. В беседах с ними призывал к алие и рассказывал об Израиле – где никогда не был и о котором сам только мечтал. Его арестовали сразу по возвращении в Москву.

«Ждали у квартиры, в пыжиковых шапках, – вспоминал он. – Я говорил им, что это мое легитимное право хотеть уехать в Израиль, что Советский Союз меня не интересует, я с ним не борюсь. Дома провели обыск, но ничего серьезного не нашли: монетки, сувениры, израильский календарик. Следователь потом объяснил, что календарик – тоже “литература”».

Хавкину предъявили обвинение по 58-й статье – «антисоветская деятельность». Ему дали пять лет мордовских лагерей. Власти еще не знали, что этой отсидкой будят «зверя»: он уезжал в лагерь молодым идеалистом, а вернулся – прожженным подпольщиком. «В лагере было самое интересное время, – говорил он потом. – Рядом сидели “сионисты” Давид Мазур, Тина Бродецкая, Анатолий Рубин. Были и просто евреи – но под нашим влиянием быстро становились сионистами и они».

Хавкин признавался, что после освобождения совсем перестал осторожничать. Его московская квартира стала центром неофициального еврейского движения в СССР. Оттуда по всей стране распространяли религиозную литературу, вели «запрещенные» разговоры, обсуждали планы отъезда – а если требовалось, то и укрывали людей, которым надо было «уйти в тень».

«После того как большинство активистов прошли через аресты и лагеря, где друг друга узнали и осознали себя сионистами, в начале 60-х движение уже всерьёз организовалось. Давид Хавкин сыграл в нем главную роль. Он заражал всех мечтой об Израиле – потому его и прозвали “московским Моисеем”», – вспоминала Лидия Подольская, участница тех событий.

«Свою комнату в коммуналке на Серпуховке, где он жил с женой Фирой, Давид Хавкин превратил в этакий сионистский центр. Там всегда толпился народ, повсюду валялись брошюрки, листовки об Израиле, журналы “оттуда”. Для таких необстрелянных новичков, как я, это было большим откровением», – говорил Йосеф Бегун, позже сам ставший в СССР «узником Сиона», как называли еврейских жертв советских репрессий.

В конце 50-х – начале 60-х из СССР стали ограниченно выпускать польских евреев, затем – после Шестидневной войны 1967 года – прибалтийских. «Все эти прибалты ехали через Москву, и я с помпой устраивал всем им проводы. Приглашал самый разный народ, – рассказывал Хавкин. – И когда в Москве видели этих людей и понимали, что через несколько дней те будут в Израиле, это вселяло во всех надежду».

Его знакомые не сомневались: самого Хавкина скоро снова посадят. Но вместо этого в сентябре 1969 года ему неожиданно дали разрешение на выезд. «Было очевидно, что власти выбрали “наименьшее из зол” – и избавлялись от главных сионистских заводил. Но само движение за репатриацию было уже не остановить», – говорил Йосеф Бегун. За несколько недель до этого в квартире Хавкина встретились активисты из разных концов страны. Они основали Всесоюзный координационный комитет (ВКК) – структуру, которая должна была объединить все нелегальные сионистские группы в СССР.

Давида Хавкина провожали всей еврейской Москвой. Он говорил, что на его проводы в Шереметьево пришли 583 человека: «Откуда я знал? Собирали по копейке с каждого и получилось 583». Настоящий подпольщик, он уехал, по его словам, «нафаршированный»: вывез бумаги и фотопленки, открытые письма диссидентов, протоколы со встреч групп. Все это он спрятал в кинескопе телевизора.

Давид Хавкин прожил в Израиле до самой смерти. Он скончался в 2013 году в возрасте 83 лет. Осенью 2021 года в его честь назвали один из бульваров Иерусалима. Однако влияние «Моисея из Москвы» на жизнь израильтян не ограничилось только городской топонимикой.

В 1948 году 18-летний Давид Хавкин, сидя на заборе, снимал на свой фотоаппарат исторический визит Голды Меир в Московскую хоральную синагогу. По легенде, именно его фотография с головами тысяч советских евреев украшала банкноту в десять шекелей – в 2000-м ее изъяли из оборота. Снимок на банкноте сопровождали слова из Торы, с которыми Моисей обратился к египетскому фараону: «Шлах эт ами!» То есть: «Отпусти народ мой!» Фраза – которая могла бы стать девизом всей жизни Давида Хавкина.

Большинство фотографий – из архивов Юлия Кошаровского.