Еврейский минимум

В конце 1960-х в МГУ поступила Мила Мошкович, еврейка из Белоруссии. И сразу же влюбилась в однокурсника Мишу Ноймана, приехавшего откуда-то из Сибири.

На четвертом курсе решили пожениться. Никаких видимых препятствий: оба из интеллигентных семей, оба из провинции. Не говоря уже о том, что евреи. Вот только Нойман оказался чистокровным немцем. Так и значилось у него в паспорте. Обыкновенный немец Поволжья. Родившийся уже после войны в семье депортированных.

А отец Милы воевал, дошёл до Берлина. И эмигрировавших по немецкому маршруту не одобрял: «Лично я в Германию – только с автоматом». Но зять-немец его абсолютно не смутил: главное, чтоб человек хороший. В конце концов, не сын какого-нибудь эсэсовца, а наш, советский немец. И мама Милы была не против. Вот так неблагонадёжные национальности в СССР – евреи и немцы Поволжья – оказались друг другу близки.

Но представить жениха дедушке Милы оказалось уже сложнее. Ему было под 80 лет. Он вырос в местечке за чертой оседлости, учился в хедере. Когда жил в Кишинёве, прятался от погрома. Революцию принял с душой – даже успел помахать шашкой в Первой конной Будённого. Однако евреем быть не перестал. С приходящими в гости старичками общался на идише. Без кепки на улицу не выходил, а дома запрещал ходить без тапок. И замужество внучки с гоем он бы не понял. «Расказачивание – видел, раскулачивание – видел, – цитировала его Мила. – А разъевреивание провести не успели – Сталин умер. Так что останемся евреями».

Потому было принято единственное верное в данной ситуации решение – сказать дедушке, что Миша Нойман еврей. Собственно, и всё. Если в паспорт не заглянуть, то и не догадаешься. Ведь даже внешность у жениха отнюдь не арийская – худенький, чёрненький, носатенький.

Перед каникулами в Витебск Мишу готовили, как разведчика-нелегала. Понятно, советские евреи 1960-х традиций не соблюдали, да и особо их не помнили. Анекдоты про пятый пункт, пара словечек на идише, да купленная в синагоге кем-то из старшего поколения маца на Песах. Но если начать вспоминать, то по мелочи много чего всплывёт. Начали с того, что вместе читали «Тевье-молочника» Шолом-Алейхема. Миша познавал значение шаббата и кашрута. Узнал про ту же черту оседлости, погромы. Запоминал кучу словечек, вроде «тухес» и «поц», а заодно послушал анекдоты.

Позже он вспоминал, что выучить этот «кандидатский минимум еврея» оказалось не легче подготовки к сдаче истории КПСС.

Общаться с дедушкой в итоге пришлось немного.
– Найман, Найман. У меня был знакомый Яша Найман. В Тифлис уехал, –благодушно принял Мишу дедушка.
– Он не Найман, а Нойман, – уточнила Мила.

Войдя в дом, Миша сразу попросил тапочки. А специально купленную панамку не снимал, пока не сели за стол. Собственно, все, даже дедушка, оказались с непокрытой головой. Сдавать экзамен по кашруту тоже не пришлось. А что такое «лехаим» Миша уже знал от Шолом-Алейхема.

Свадьбу сыграли. Молодожёны уехали заканчивать университет. Но о том, что муж внучки не еврей, кто-то из родственников дедушке всё-таки проговорился.

«Мила такая красивая – и за немца?!» – удивился он. А потом мудро заметил: «С другой стороны, куда ему еще деваться, Найману-то?» И действительно. В 1970-х Мила и Миша Нойман эмигрировали в Израиль, оттуда в Штаты. Иного пути у Михаила Яковлевича Ноймана, кроме как быть евреем, уже не оставалось.