Фастовское дело

ФАСТОВСКОЕ ДЕЛО

Рассказывая о некоторых аспектах печально известного "дела Бейлиса", мы упоминали о том, что это была последняя в нынешнем столетии попытка придать "кровавому навету" юридический статус, создать юри­дический прецедент, с помощью которого обвинение евреев в ритуальных убийствах получит законодатель­ное подтверждение. Говорили мы и о двойственности в вердикте присяжных: Бейлис был оправдан, но миф о ритуальном убийстве сохранился в массовом созна­нии.

То, что "дело Бейлиса" было последней удавшейся попыткой организовать антисемитский процесс, от­нюдь не означает, что такие попытки более не пред­принимались. Напротив, через месяц после оправдания М. Бейлиса черносотенные круги начали готовить, новый процесс — в том же Киеве и по тому же сценарию; мало того — часть действующих лиц из состава по­лицейских и судебных чиновников тоже успели поуча­ствовать в следствии и в самом процессе Бейлиса. Речь идет о так называемом Фастовском деле.

27 ноября 1913 года в местечке Фастов под Киевом на территории лесного склада был найден зверски убитый мальчик в возрасте 11-12 лет. На его шее ока­залось 13 колотых ран. Экспертиза показала, что убийство совершено примерно тремя неделями раньше Естественно, это затрудняло как опознание тела, так и определение личности убийцы. Тем не менее в результате интенсивно проведенного полицейского расследования эти задачи удалось решить. Тут следует сказать, что российская криминальная полиция вполне заслуженно считалась весьма эффективной; здесь немало было блестящих профессионалов, доб­росовестно выполнявших свои обязанности. В тех слу­чаях, когда властями не преследовались политические цели, самые сложные и запуганные преступления рас­крывались быстро. Несмотря на сложившийся уже в советскую эпоху отрицательный стереотип "служанки самодержавия", полиция пользовалась высокой сте­пенью доверия у населения Российской империи. Интересующихся отсылаю, например, к книге "Записки начальника Петербургской сыскной полиции" знаме­нитого русского сыщика И. Путилина, вышедшей в конце восьмидесятых годов в Москве.

Вернемся к "фастовскому делу". Как уже было ска­зано, полицейские сыщики очень быстро нашли свиде­телей преступления, важные улики. Убийца был изо­бличен. Им оказался некто Иван Гончарук, человек неоднократно судимый (рецидивист, как сейчас при­нято говорить). Удалось установить и личность убито­го (как и следственные органы, уровень дореволюционной судебной медицины был весьма высок). Резуль­тат экспертизы заставил, на какое-то время, умолкнуть уже появившиеся было в реакционной печати намеки, на якобы ритуальный характер убийства в Фастове, поскольку убитый мальчик оказался... евреем! Его зва­ли Иоссель Пашков (он же Пасиков), сын портного Фроима Пашкова, проживавшего здесь же в Фастове.

18 ноября киевская прокуратура представила мини­стерству юстиции подробный рапорт. В нем говори­лось, что убийца мальчика Иван Гончарук опознан свидетелями. Здесь же указывались мотивы преступ­ления: убийца хотел избавиться от случайного очевид­ца кражи овечьих шкур, совершенной им. Мальчик имел несчастье оказаться поблизости. Гончарук убил его и бросил на месте убийства, полагая, что если труп и обнаружат, то случиться это нескоро. Относительно же особой жестокости совершенного убийства, смутившей на первых порах следователей, то и это вско­ре вполне объяснилось: согласно показаниям свидете­лей, знавших преступника ранее, он часто приходил в исступление и свирепо расправлялся с противниками в местах отбывания прежних наказаний.

Казалось бы, дело можно закрывать: преступник найден и арестован, улики неопровержимы, мотивы ясны.

И вот тут началась совершенно невероятная исто­рия, показавшая, что правительство намерено взять реванш за частичное поражение в "деле Бейлиса". Все тот же министр Щегловитов, который был главным инициатором предыдущего "дела", фактически отказался признать удовлетворительными результаты расследования. Не объясняя никак свое неверие, он дал распоряжение заново провести следствие. Задача бы­ла сформулирована следующим образом: "Выяснить — действительно ли убитый мальчик был сыном своих родителей, и не следует ли предполагать, что еврей Пашков учинил ритуальное убийство над христианским мальчиком, а для сокрытия такового выдал убитого за своего сына".