Забыть нельзя

До войны Старое Сиротино, как его называли, ничем не выделялось среди других местечек, кроме множества бедных евреев, нашедших место в колхозе им. Урицкого. Коробейни- чество, частный промысел, извоз также занимали значитель- ное место в их жизни. Как правило, в каждой семье было много детей, женщины занимались домашним хозяйством. Другая, белорусская часть населения, тоже работала в колхозе и различных учреждениях. В начале июля 1941 года Сиро- тино было оккупировано.

После большого пожара, происшедшего в результате боя между оставшимися в окружении частями Красной Ар- мии и фашистским гарнизоном, многие улицы полностью сгорели. Горело все: люди, скот — и, казалось, что земля горит, не говоря уже о том, что везде валялись трупы советских солдат и раздетых фашистов с оружием. Дело в том, что фашисты были застигнуты красноармейцами врасплох, так, что даже одеться не успели. Бой длился с вечера до самого утра.

Специальные зондеркоманды фашистов разгромили си- нагогу, устроив там конюшню. Старых евреев фашисты зас- тавили сжигать свитки Торы и Сидуры. Все это было сде- лано прилюдно. Это была первая карательная операция. Муж- чин помоложе под палящим солнцем дубинками ежедневно выгоняли мостить булыжником дороги, улицы. У всех долж- ны были быть нашиты желтые тряпочные круги. Эти нече- ловеческие, средневековые издевательства и унижения я ви- дел собственными глазами. В моем детском сердце кипела кровь, росла ужасная ненависть и злоба. Еврейское населе- ние было загнано в гетто в районе еврейского кладбища.

Так мучительно проходило лето. Источников питания не было. Выменивали оставшиеся тряпки на кусок хлеба или картошину. Примерно в октябре фашисты устроили вторую карательную операцию. В один из дней в Сиротино приеха- ли и остановились около пожарной 4 машины с эсэсовца- ми. В закрытые кузова машин загнали всех мужчин и пар- ней. Среди них были мой отец 1898 года рождения и старший брат 1924 года.Над кузовом торчала какая-то тру- ба. Теперь я понимаю, что это были душегубки, где угарным газом умерщвляли людей. Полицаи из местного населения угождали фашистам, заботясь о том, чтобы ни один мужчина не остался на воле. Уехали эти машины в сторону Витебска, и больше о мучениках никто ничего не знал.

Таким образом, в гетто остались беззащитные женщины, дети и старики. Среди них были моя мать, два меньших братика. У одного из них была дизентерия, а маленькая, еще не умевшая ходить сестренка, болела воспалением легких.

Без лечения и питания она задохнулась и умерла. И еще была старенькая бабушка. Сколько еще находилось людей в гетто, мне трудно сказать, но не одна сотня. В каждом доме было 5-6 семей. Фашисты с полицаями беспрерывно шастали по домам, забирали все, приглянувшееся им. Голод, болезни, страх приводили людей в ужас. Все понимали, что дело идет к концу. Те, которые могли ходить, искали ка- кую-нибудь пищу на уже убранных огородах.

Позже фашисты придумали следующее: они выманили оставшиеся у некоторых женщин золотые сережки и колеч- ки под предлогом, что эти «ценности» помогут вызволить людей от голода и холода.

В один из декабрьских дней вокруг гетто были выс- тавлены вооруженные фашисты. Началась паника, стало ясно, что приходит конец. Люди метались, просто сходили с ума. Я сказал маме, что не при каких обстоятельствах не сдамся живым, любыми путями постараюсь уйти. Мысль работала быстро и автоматически. Я, с одним из моих бра- тиков, пытались убежать из гетто, но тщетно. Заметили эсэ- совцы. Предупредительный выстрел и окрик «Хальт, цу- рюк» заставили нас вернуться. Мама видела метание, пла- кала, но не противилась моим действиям. Я, полураздетый, спрятался на чердаке. Было холодно, и душил кашель. Старался жевать кусок сухой коры. На чердаке я обнару- жил двух девочек Старосельских, тихонько сидевших в углу. Меня колотило от страха и холода.

Я видел, как фашисты прикладами выгоняли на улицу изможденных людей. Голоса мамы в этом ужасном крике я не слышал. Был уже вечер, крики постепенно удалялись. Стало темно и тихо. Потом слышны были автоматные очере- ди. Это был расстрел.

Ночью через еврейское кладбище мне удалось бежать вместе с двумя девочками. Пробежав километров пять, я пред- ложил разойтись, может, кому-то удастся спастись. Над Сиро- тино светилось зарево пожара, а мы бежали дальше, гонимые страхом и горем.

Я, под чужой фамилией, скитался по лесам и деревням Западной Белоруссии. Девочки, с которыми я бежал, тоже выжили. Соню, она была старше меня, под чужой фамилией угнали в Германию на принудительные работы. Младшую сестру Хану Соня пристроила у знакомых в одной из дере- вень.

Как дальше у нас сложилась жизнь? Меня освободила Советская Армия в июле 1944 года в районе Молодечно. Потом работал на Урале, служил в армии, переехал в Ле- нинград, где жил мой дядя. Работа, учеба, семья... Соня Старосельская умерла восемь лет назад в Луге (под Ленинградом), где она проживала. Хана живет в шах- терском поселке под Днепропетровском, очень больная. Из тех, кто был в сиротинском гетто, спаслись только мы и моя тетя Лупилова, бежавшая из гетто со своей матерью еще до расстрела.

Мы, живые, вечно будем помнить наших матерей и от- цов, братьев и сестер, бабушек и дедушек. Мое свидетель- ство . это память о тех, кто уже никогда не будет услы- шан.

Смотрите также:
Комиссар Брестской крепости
Партизан Иосиф Глуз