Короткая история Горецкого гетто

ИХ ПРИЗЫВАЛИ НЕ ПАНИКОВАТЬ

С первых дней нападения гитлеровцев жители Горок испытали на себе варварство захватчиков. 27 июня над городом появились нацистские бомбардировщики. Бомбы падали на территорию института и райцентра. Горели жилые дома, гаражи, городок механизации сельского хозяйства.

В связи с приближением линии фронта город стал готовиться к обороне. В сельскохозяйственном институте был создан истребительный батальон, куда вступила и еврейская молодёжь. Бывший житель Горок В.Д.Лившиц вспоминал:

"В 1941 году я окончил 1-ю среднюю школу. Когда началась Великая Отечественная война, в Горках организовали истребительный батальон, и мы, вчерашние школьники, получили мелкокалиберные винтовки и дежурили в разных местах города".

Рядом с Горками началось сооружение укрепленной полосы. Над этим работало всё население города. Местные жители думали, что война скоро закончится разгромом нацистов где-то в пограничной зоне и не коснётся города. Это мнение отражала районная газета, которая выходила в первые дни войны. В Горецком районном историко-этнографическом музее сохранилась газета "Ленiнскi шлях" от 25 июня 1941 года. Этот номер хранила более 50 лет бывшая учительница, уроженка Горок Р.М.Шефтер, которая в июне 1941 года приехала к родным в наш город и вместе с учениками участвовала в прополке овощей в пригородном колхозе "Шлях сацыялiзму". Об их труде писалось в том номере газеты.

В начале июля бои подступили к городу. Районные учреждения, предприятия, сельскохозяйственный институт подготовили ценное оборудование и имущество к эвакуации. Однако многое вывести не удалось: транспорт был перегружен перевозкой войск. Только 3 и 6 июля 1941 года удалось отправить со станции Погодино два железнодорожных эшелона. В основном организованно эвакуировались студенты и преподаватели института и некоторые учреждения — всего около 2 тысяч жителей. Остальные искали места на автомобилях, ехали на подводах, шли пешком.

Ревекка Григорьевна Алеева вспоминала: "В начале июля мы узнали, что такое бомбёжки. Спасаясь от них, ночевали в районе кладбища. В Горках было много беженцев из западных районов. Одного из них по имени Такленок с двумя маленькими детьми приютила наша семья. Однажды Такленок пришел к отцу и сказал: "Надо срочно уходить. Немцы форсировали Днепр и взяли Шклов. Со дня на день будут в Горках". У Такленка была бричка. Мы посадили на неё бабушку, и в чём стояли, ушли. Гитлеровцы разбрасывали листовки: "Мы воюем не против мирных жителей. Мы воюем против жидов и комиссаров". Большинство людей не верило нацистам, и никакой злобы против евреев не держало, но напуганные этими листовками и слухами, что уничтожать будут не только евреев, но и тех, кто им помогает, не хотело пускать нас в дома. В лучшем случае дадут немного хлеба и скажут: "Уходите быстрее".

Марк Залманович Фрейдин рассказал, что "когда началась война, мне было 9 лет, но я хорошо запомнил, как отец, уходя на фронт, говорил: "Волноваться не нужно, враг будет разбит в ближайшие два-три месяца". Когда бомбили город, все население спряталось в овраге в конце Мстиславской улицы. В это время наша семья некоторое время жила у родственников в деревне Горы. Затем вернулись в Горки. Хорошо помню, что немцы вошли в Горки в 12 часов, а только в 18 часов наша семья уехала из города на подводе, которую дали нам власти, как семье военнослужащего. На одном из привалов, лошадь с подводой потерялась. Решили вернуться в Горки, но лошадь нашел комсомолец, который наотрез отказался возвращаться в город, и вместе с ним мы ушли в сторону Смоленска. Оттуда была эвакуация под Сталинград и дальше".

Раиса Наумовна Тейнина вспоминала, что "...их семья — Наум Яковлевич Тейнин, его жена Слава Натановна и её сестра Шура Натановна — в последний момент уехали из Горок на подводе вместе с семьёй их знакомого Андрея Магазинщикова. Вскоре им удалось сесть на поезд, но в дороге я заболела и потеряла сознание. Подумали, что я умерла и решили выйти на станции Утевке (в настоящее время Самарской области), чтобы меня похоронить. Но я выжила, и наша семья осталась там до конца войны". Почему полностью не эвакуировалось еврейское население? Было несколько причин. Во-первых, центральные советские и партийные органы не разъяснили местным органам, а те еврейскому населению, всю опасность оставаться на оккупированной территории.

До последних дней местные партийные и советские работники горячо убеждали и призывали население "Не паниковать!" и никуда не уезжать. На наш взгляд, это произошло в связи с тем, что в СССР не существовало детально разработанного плана эвакуации населения на случай вторжения противника на территорию страны, и механизм переброски в тыл производства и людских ресурсов формировался уже в ходе войны. Ведь считалось, что если война начнется, она будет вестись на чужой территории и малой кровью.

Когда началась война, партийные и советские органы заботились лишь об эвакуации предприятий и учреждений, партийных и советских работников и их семей. Гражданское население же в целом, как это показывают факты, было брошено на произвол судьбы.

Это касалось всех национальностей и евреев в частности. Но если для представителей других национальностей угрозы немедленной смерти не существовало, то евреев нацисты начинали уничтожать сразу же после оккупации.

Многие пожилые евреи, особенно те, которые во время Первой мировой войны побывали на оккупированной территории, считали, что немцы их не тронут (они вспоминали немцев, которые оккупировали часть Белоруссии в 1918 году). К сожалению, они жестоко ошибались. Это были уже не те немцы, а нацисты, которые ставили цель — уничтожение всего еврейского населения. Как вспоминают свидетели, беженцы, которые приехали в Горки в первые дни войны, рассказывали о том, как нацисты уничтожают евреев.

Ревекка Григорьевна Алеева вспоминала, что "...в 1939 году в Горках жили польские беженцы. Они рассказывали о зверствах нацистов, но все считали, что напуганные люди преувеличивают, что это случилось с кем-то, а Красная Армия сумеет защитить свой народ. Нам боятся нечего..."

Среди горецких евреев было мнение, как и у многих жителей города, что нацистов остановят на рубеже реки Днепр. Однако, как известно, их не остановили.

Уже вечером 12 июля 1941 года гитлеровцы захватили город. Они сразу же установили режим кровавого террора, грабежа и насилия над советскими гражданами. Еще недавно шумный и жизнерадостный студенческий город Горки был превращён в город смерти и страданий. Первым делом нацисты уничтожили все памятники, поставленные в годы Советской власти, разграбили лаборатории и библиотеку сельскохозяйственного института.

В бывших учебных корпусах разместилось гестапо и жандармерия. Символом нового порядка стали четыре виселицы, сооруженные в сквере у бывшего административного корпуса.

Оккупанты сгоняли сюда горожан, чтобы запугать их страшным зрелищем казни патриотов. На окраине города, в саду учебно-опытного хозяйства, были вырыты рвы, ставшие братскими могилами тысяч советских граждан.

Здесь нацисты совершили чудовищное зверство, расстреляли 150 детей из детского дома.

ГОРЕЦКОЕ ГЕТТО

Известно, что ещё до начала Второй мировой войны нацисты разработали план захвата "жизненного пространства" для немцев. Русские, белорусы, цыгане, евреи... Эти народы должны быть уничтожены полностью или частично. Как известно, начали с еврейского народа.

Уже в конце июля 1941 года в Горках на стенах домов появились приказы немецких оккупантов, согласно которым евреи исключались из жизни.

По "Временной директиве по обращению с евреями на территории Остланда" им запрещалось ходить по тротуарам, ездить на общественном транспорте, посещать школы, библиотеки и заниматься всеми видами профессиональной деятельности, необходимо было сдать все ценности. На левом боку одежды и посредине спины нужно было носить шестиконечную желтую звезду.

В связи с тем, что многие дома, где проживало еврейское население, сгорели в первые дни оккупации, евреи были собраны в границах улиц Мстиславская, части Интернациональной — там было создано гетто. Нередко в одной комнате проживало две-три семьи. Голод, тяжёлый труд, побои делали невыносимой жизнь тех, кто находился в гетто.

Свидетели вспоминают, для того чтобы поиздеваться над людьми, нацисты и полицейские запрягали их в конскую сбрую и возили на них мусор.

...Наступило 7 октября 1941 года. Трагический день в истории Горок. Ещё 6 октября нацисты отобрали шестнадцать мужчин и повели их в район деревни Задорожье. Там нацисты приказали раскопать и расширить две силосные ямы. Свидетелю этих событий Валентине Сорокиной было тогда 14 лет, она дружила и училась с теми, кого уничтожили оккупанты. Именно поэтому те ужасные события врезались в её память. Она вспоминает: "Был очень ветреный день. Однако, несмотря на это меня послали к родным в деревню Задорожье. По дороге догнали полицейские на лошади и потребовали, чтобы я не подходила к яме, которую копали мужчины. Через некоторое время мы услышали, как стреляли из пулемётов и автоматов. Из деревни было видно, как к ямам подводят раздетых людей и расстреливают их. К вечеру некоторые из жителей деревни подходили к могилам. Земля ещё шевелилась, слышались стоны раненых. Могилы охраняли полицейские и не разрешали подходить близко".

У Анны Смольницкой во время расстрела погибли мать, сестра и родные. В 1946 году она приехала в Горки и нашла свидетельницу тех событий, которая ей рассказала: "С утра 7 октября по городу ходили нацисты и полицейские, которые собирали евреев. Им было приказано собраться в районе бывшего клуба института, взяв ценные вещи. Было собрано более 2500 человек, которых группами по 100 человек подводили к ямам, приказывали раздеться, а затем ставили на край ямы и стреляли из пулемётов, а если кто-то оставался живым, их добивали из автоматов. А в это время все остальные стояли и ждали своей очереди. Многие женщины стали седыми, плакали, кричали..."

Были в Горках смешенные семьи. Так, у Н.К.Низовцова, который работал землеустроителем в РАЙЗО, была еврейкой жена Елизавета и две дочери: Вера (6 лет) и Элла (3 года). Во время расстрела нацисты предложили ему покинуть семью, но он отказался, заявив: "Куда моя семья, туда и я".

БЕГСТВО ОТ СМЕРТИ

Понимая, что впереди неминуемая гибель, многие еврейские семьи делали попытку спрятаться или убежать. Сразу после войны Михаил Цейтин узнал, что Шевелевой вместе с дочкой удалось ещё за день до расстрела убежать в одну из деревень Горецкого района. Однако их выдал полицейский. Обеих тяжело избили, привязали к лошади и тащили волоком по земле к месту расстрела.

Сделала попытку спасти своих сыновей Раиса Шварцман, которая сказала сыновьям Карлу и Владимиру бежать. Это увидели полицейские и застрелили мальчиков.

А вот Дине Рысиной и Черняку повезло. Черняка всю войну прятала его жена — учительница Ольга Степановна в подвале дома. Известно, что ближайшие соседи знали об этом, но не выдали.

Дина Рысина с детьми также спаслась. В своих воспоминаниях, которые хранятся в Горецком историко-этнографическом музее, она писала: "Весной 1941 года я отправила своих детей в Горки. Война застала меня в Минске. С большим трудом удалось выбраться из пылающего города, и я поехала к детям. Из Горок отправляли эшелоны эвакуированных и нам предложили ехать, но заболели дети, и мы не стали эвакуироваться. Незадолго перед приходом немцев мама занесла наши чемоданы Андрееву — секретарю городского Совета, так как у него была наготове лошадь (он жил на улице Столярной). Андреева мы не нашли и вынуждены были бежать по дороге на Ленино. Стояла жара. Шли среди ржи. Над нами летали немецкие самолёты и стреляли. Мы упали в рожь. Поднялись — не нашли мать. Вероятно, она попала под огонь пулемёта. Добрались до местечка Кадино. Было нечего кушать.

Беженцы начали громить подвалы с голландским сыром. Власти стали выдавать на семью по головке сыра.

Пошли дальше. Отец шёл с палкой, и вёл мою старшую пятилетнюю дочь.

Отцу предложил сесть в телегу профессор института Николаев. Отец отказался — неудобно перед семьёй. С нами была ещё моя сестра, жена Тамаркина — помощника прокурора республики по гражданским делам — с годовалым ребёнком. Вдруг по колонне беженцев опять начали стрелять немецкие самолёты. Все спрятались во ржи. Беженцы хотели войти в деревню, но крестьяне не впускали. Они заявили, что беженцы — хорошая мишень для самолётов.

В это время мы узнали, что впереди уже немцы и решили возвращаться в Горки. В это время приехал человек на подводе и сказал отцу: "Вашу жену нашли убитой на дороге. Её похоронили две женщины, причём с тела к тому времени уже всё было снято". Человек предложил отвезти нас в Горки. Папа тогда имел одну цель: узнать, где похоронена мама, и перезахоронить её на еврейском кладбище. Мы сели и поехали назад. Приехали в Горки и узнали, что наш дом сгорел. Сгорела и вся улица Интернациональная (бывшая Оршанская). Видимо кто-то специально поджёг дома и занялся их грабежом. Только внизу, у бани уцелело несколько домов. Мы пошли в последний дом, там было много людей: Горфинкели — отец и мать, Геня Двоськина и многие другие.

В первые дни немцы запретили евреям заниматься врачебной практикой кроме как среди евреев и выделили помещение барачного типа около райбольницы в Солдатской слободке. Там были врач Родина и стоматолог Мнухина. До этого обе они работали в академической больнице.

"Те евреи, которые покинули свои дома (жили на Мстиславке, но в своих домах) уже не имели ничего из имущества. Обменивать им было не на что. Со Слободы приходили русские, кое-что давали — не в обмен, а так, обычно свёклу. Нашего отца знали в Горках многие и нам носили его знакомые кое-что из еды. Нашей семье помогла Кадревич. Она и Татарская — обе работали в больнице, но друг друга очень не любили. Не знаю, что там между ними вышло, действительно ли Кадревич выдала немцам Татарскую, но нам она помогла. Кто-то надоумил меня — у вас ведь муж русский, пойдите в магистрат и получите карточки на хлеб. В магистрате было полно народу. Я обратилась к Кадревичу, бывшему учителю; человек он был хороший, хотя и работал в магистрате. Он не мог мне в глаза смотреть, но карточки выдал. Выбралась я с карточками, а на Романовской (ныне — на Бруцеро-Ерофеевской) выдавали хлеб.

Был какой-то еврейский комитет. Одна женщина из комитета пошла к коменданту, чтобы разрешили один раз помыться в бане. Женщина была не местная, говорила по-немецки. Комендант объяснил: в бане, где моются немецкие солдаты, евреи не имеют права мыться ни в коем случае. Объявили приказ всем евреям явиться на площадь в Академию на проверку. Немец-офицер с большой нагайкой всех построил, чтобы ровно стояли. Дочка моя не так стояла, он её огрел нагайкой. Затем было "собрание" минут на пятнадцать, сказали, какие у евреев есть права и каких нет — и отпустили всех по домам.

7 октября на рассвете врывается к нам в дом высокий офицер с портфелем под мышкой, а из портфеля торчит махровое полотенце. Папу вывел в другую половину дома. Заходит к нам. Моя девочка на кровати лежала, увидела нагайку и закричала; офицер пригрозил нагайкой. Меня раздел, искал золото. Всё в комнате перевернул, вывернул тумбочку. Отца уже увели и вообще всех ходячих увели. Немец вывел нас, мы даже толком не успели одеться. Я увидела, что с Мстиславской горы идёт целая толпа. Видимо, там был и отец.

А нас повели к машине, которая стояла на углу улицы Интернациональной и Малой Интернациональной. Стерёг нас полицейский с белой повязкой. Нацист пошел дальше за своими жертвами. Сестра говорит: что мы будем сидеть, всё равно, пуля в спину или в лоб. Кроме нас в машине никого не было. Мы вышли из машины, полицейский нас не задерживал, может быть пожалел. Пошли вниз, к бане — и вдруг увидели опять того офицера, перепугались. Но он зашёл в какой-то дом, а мы направились к своему дому.

Куда пойти? Мы перешли речку, и зашли в домик к сторожу бани. Его жена была нам благодарна за то, что мы вылечили её дочь. Старуха говорит: вам сюда нельзя, нас расстреляют. Вышли, идти некуда. Зашли в сарай. Дети пищат — голодные, холодные. Я пошла в свой дом и взяла вещи для детей. Принесла — сестра опять послала. Я подошла к дому и увидела, что во дворе сапожника Ейла Минина били евреев. К дому подходить было опасно, и я вернулась ни с чем. Тут старуха обнаружила нас в сарае и подняла шум: "Что же вы с нами делаете, ведь нас расстреляют!" Мы вышли. Увидели маленькую баню у дороги, решили спрятаться. А баня заперта — полезли в окно. Дети на улице увидели и закричали: "Юде! Юде!" Ни в один дом не пускают. Идёт за нами хвост детей и кричат: "Юде!".

Навстречу одноклассница Зина Протасова. "Вы здесь? — спрашивает. — Ведь вас расстреляют. Вы нигде не пройдете. Мы знали это уже вчера. Муж в типографии работает, они вчера печатали плакаты". Вывела нас на Заречье, привела к себе домой (на улице Вокзальной), накормила, напоила чаем, дала детям сахар и вывела огородами на Мстиславскую дорогу. И мы пошли с детьми на руках".

Остался в живых и Владимир Кудрячёв. Его тётя Н.Н.Кудрячёва, белоруска по национальности, узнав рано утром, что будут расстреливать евреев, пришла к матери Владимира, забрала его и увезла в другой район (в Горках знали, что у неё не было детей). Так Владимир остался жив, а после войны она его усыновила.

Любовь Михайловна Лукашинская родилась в 1938 году в смешанной семье. Её отец Лукашинский Михаил Семёнович — еврей. До войны работал заведующим дорожным отделом райисполкома, начальником районного ОСАВИАХИМа. Мать, белоруска Зинаида Трофимовна, затем рассказывала, что во время расстрела за ними не пришли. Но она решила дочь спрятать. Несколько дней Люба сидела за печкой, а соседям мать сказала, что отвезла её к родственникам в Минск. Затем ночью пошли они к родственникам матери в деревню Лугины, а после — в Пьяньково. Там Зинаида Трофимовна с дочерью была арестована, и их привезли в лагерь в городе Орша, а оттуда направили в Толочино. Через несколько месяцев она оказалась в концлагерь Витенберг. Она видела, как уничтожают и сжигают людей в крематории. Люба спрашивала у матери: "Почему люди туда заходят и не выходят?" Но им повезло. Через некоторое время их направили работать в имение Ньюдорф Грос. Там их в мае 1945 года и освободили советские войска.

НАСИЛИЕ И БЕЗРАЗЛИЧИЕ

Расстреливали евреев не только нацисты, но и местные полицейские. Когда в Горки сразу после войны приехал Э.Шапиро (участник Великой Отечественной, брат писателя Л.Разгона), ему свидетели рассказали, что среди полицейских, которые участвовали в расстрелах евреев, были братья Борис и Глеб Селезневы. Их отец работал в Горках врачом. Шапиро поведал позднее Разгону, что больше всего поразило то обстоятельство, что Борис Селезнев до войны был его близким другом. Борис пропадал в их семье, дружил с его сестрами, мать кормила, ремонтировала ему одежду. И вот он, именно Борис, выводил и гнал их семью на расстрел.

"Ну, ты можешь мне объяснить, почему?"

Лев Разгон не мог объяснить, почему за несколько месяцев друзья превратились в заклятых врагов. Нет точного объяснения этому и у автора этой статьи. Скорее всего, они не были настоящими друзьями, а "дружили" с этой еврейской семьёй, потому что это было в каком-то смысле выгодно. А семена антисемитизма не проявлялись до тех пор, пока не создалась благоприятная обстановка.

В целом следует отметить, что определенная часть местного населения Горок и района, равнодушно отнеслась к гибели тех, кто веками жил рядом. Фактов спасения еврейских семей в Горках и районе нам не известно. Хотя многие сочувствовали обречённым, но видимо боялись им помогать, так как хорошо знали, что за помощь евреев нацисты могли расстрелять. Поэтому автор считает, совершенно нет оснований высказывать претензии к местным жителям.

Но автора удивил и огорчил рассказ одной пожилой женщины из окрестной деревни. Рассказывая о расстреле еврейского населения, она не высказала никакого сострадания. Наоборот, женщина горячо сожалела, что когда расстреливали евреев, у неё заболела дочка, поэтому не было возможности пойти в Горки и взять что-то из брошенных еврейских домов. Их нацисты, предварительно забрав ценные вещи, отдали на грабёж местному населению. Что ж, были и такие люди!

* * *

В 1995 году автором этого материала с помощью бывших жителей Горок, которые в то время проживали в Израиле, Санкт-Петербурге, Москве, Минске, Орше, в некоторых городах СНГ, была издана брошюра "Iшло у бяссмерце Горацкае гета..." (на белорусском языке). В ней было опубликовано более 300 имён погибших. В брошюре член Союза писателей Беларуси поэтесса Нина Ковалёва опубликовала стихотворение, где есть такие слова:

Ушло в бессмертие Горецкое гетто...

Жители Горок свято хранят память о тех, кто погиб в годы войны. Священным местом для каждого жителя стал памятник, установленный на месте расстрела еврейского населения 7 октября 1941 года.

Имена, которые удалось восстановить, выбиты на общем памятнике всех погибших в Горецком районе — "Скорбящая мать".