По ком звенит хрусталь

Действовали методично. Прежде всего, занялись синагогами, сжигая дотла. Пожарные, бездействуя, стояли рядом. К утру переключились на магазины. Седовласые евреи встречали погромщиков с Железными крестами, заслуженными в окопах Первой мировой, – не помогало. Наутро немецкие и австрийские города, усыпанные стеклом, не досчитались тысячи синагог, семи тысяч магазинов, но главное – сотен публично убитых евреев и десятков тысяч арестованных. Так, ровно 77 лет назад, с «Хрустальной ночи» началась величайшая Катастрофа века.

«Отражение правды – это еще не полная правда. Вся правда гораздо трагичнее и гораздо ужасней», – так закончил свое письмо, описав происходившее в лагере Аушвиц, один из его узников Залман Левенталь. Свое последнее письмо он писал, веруя в то, что, узнав правду, человечество ужаснется, осознав, к каким последствиям привело их равнодушие. Равнодушие к вопросу заявленного превосходства одной части общества – лучшей, исключительной нации – над другой. Холокост не начался с конкретной даты 10 ноября, ставшей в итоге Международным днем борьбы с фашизмом, расизмом и антисемитизмом, акции в честь которого проходят в последние дни по всему миру. Холокост планомерно разрастался в равнодушном обществе, не встречая особого сопротивления. Немецкие евреи стали подвергаться дискриминации сразу же после того, как 30 января 1933 года Адольф Гитлер стал рейхсканцлером. События же ночи с 9 на 10 ноября 1938 года лишь показали достигнутый уровень этого равнодушия, психологическую отметку, точку невозврата к совести.

События той ночи тоже начинались с письма. Точнее, с открытки, которую за несколько дней до «Хрустальной ночи» 17-летний Гершель Гриншпан, проживающий в Париже, получил от своих родителей. «Дорогой Гершл, мы оказались в Польше на мели, без копейки денег. Не смог бы ты прислать сколько-нибудь? Заранее благодарен. Отец». Казалось, ничего особенного, если бы не факт, что родителей Гриншпана с семью дочерями и маленьким сыном выслали из Германии в числе 17 тысяч таких же евреев. На въезд в Польшу они, польские евреи, получили отказ и писали ему из лагеря для беженцев около города Збоншин на польско-германской границе. Позже, уже на суде над нацистским преступником, отец Гриншпана так опишет происходящее с его семьей тогда: «Они арестовали нас и посадили в грузовики, в которых полиция перевозит заключенных, около 20 человек было в каждом грузовике. И когда они везли нас к железнодорожной станции, улицы были заполнены людьми, кричащими: “Евреи, убирайтесь! Убирайтесь в Палестину!”».

Однако текст открытки был коротким и скупым. Есть, правда, данные, что открытка эта была передана Гриншпану лично немецким агентом, который не поскупился на красочное описание тех реальных издевательств, которым были подвергнуты евреи Германии. Зачем? Чтобы побудить Гриншпана к мести. Немцы были недовольны, что евреи не стремятся покинуть Германию, несмотря на все прилагаемые к этому усилия. И хотели сделать то, что точно вынудит евреев обратиться в бегство. Еврейский погром, по замыслу Гитлера, мог бы стать той самой идеальной и действенной мерой. Однако к нему нужен был повод, который объяснил бы мировой общественности, что жестокость была связана лишь с «народной ненавистью к евреям». И таким поводом могло послужить убийство немца, причем высокопоставленного. Вот почему, по сведениям, полученным во время Нюрнбергского процесса, еще в начале 1938 года Гитлер поручил подготовить покушение на немецкого дипломата. А оружие вложить, естественно, в руки еврея. Причем сделать это нужно было не когда-нибудь, а в начале ноября, чтобы еврейский погром пришелся ровно на 10-е, день рождения Мартина Лютера, ярого антисемита.

Всё так и произошло. Агент гестапо не только сопроводил открытку ужасными подробностями, но и впоследствии помог Гриншпану купить пистолет. Сам юноша тоже был выбран не случайно – было известно, что он дружен с третьим секретарем немецкого посольства в Париже – Эрнстом фон Ратом. В Германии легко решили использовать его смерть для повода к еврейскому погрому. На то, что акция была спланирована в самом гестапо, указывает тот факт, что 7 ноября 1938 года вооруженный Гриншпан легко попал на территорию посольства, беспрепятственно вошел в кабинет фон Рата и выпустил в него всю обойму. Тут же прибывшая на место преступления полиция обнаружила у юноши письмо родителям, где было сказано: «Дорогие мои! Я не мог поступить иначе – мое сердце обливается кровью с того момента, как я узнал о страданиях 12 тысяч моих единоверцев. Да простит меня Б-г, и я надеюсь, что вы меня простите. Гершл».

Несмотря на выпущенную в него обойму, фон Рат получил лишь одно касательное ранение в плечо и одно проникающее в брюшную полость. Его состояние было абсолютно стабильным, но по замыслу он должен был умереть, что и произошло спустя несколько дней, когда ему «случайно» перелили не ту группу крови. К этому моменту в Германии уже всё было готово к погромам. В нацистских газетах уже было напечатано несколько статей на тему того, что «германский народ сделал необходимые выводы из еврейского преступления» и что «еврейский убийца вызвал священный гнев немецкой нации». Кроме того, специальной белой краской уже были помечены те еврейские магазины и синагоги, которые стояли отдельно от остальных зданий и не могли нанести ущерба немецким зданиям. Конечно же, существуют различные версии о начале погрома, его инициаторах, исполнителях и даже дне начала. По некоторым сведениям, еще до покушения на фон Рата в администрациях населенных пунктов появлялись люди, предупреждающие о готовящейся акции. Но какими бы разными ни были версии и какими бы доводами ни апеллировали исследователи, в итоге произошла трагедия, оставшаяся навсегда в истории под чарующим названием «Хрустальная ночь», наполненным ужасающими событиями.

Насилие началось в разных частях рейха поздним вечером девятого и ранним утром десятого ноября. Ночью начальник полиции безопасности Рейнхард Гейдрих послал в полицейские управления и участки, а также руководителям СА срочную телеграмму, содержащую распоряжения по поводу предстоящего погрома. Члены отделений СА и гитлерюгенда должны были быть в гражданской одежде, чтобы изобразить «естественную реакцию возмущенной общественности», и должны были сделать всё, чтобы не разрушить имущество немцев.

Подробности произошедшего уже через день стали известны всей Европе из газетных статей. Их читали и перечитывали, рассказывали и обсуждали, их цели понимал каждый, но обсуждение не привело к главному – выражению несогласия. Это и называется равнодушием. Через десятилетия будут цитировать слова немецкого пастора Мартина Нимюллера: «Когда нацисты пришли за коммунистами, я молчал, так как не был коммунистом. Когда они пришли за евреями, я молчал, так как не был евреем. Когда они стали уничтожать профсоюзы, я молчал, так как не был членом профсоюза. Когда они принялись за католиков, я молчал, так как был протестантом. Когда они пришли за мной, в Германии уже некому было сказать слово в мою защиту». Молчали многие, лишь констатировав происшедшее, так описанное на страницах парижской газеты «Последние Новости» от 11 ноября 1938 года: «Погром в Берлине, методично организованный, начался ночью, когда всё население столицы давно уже спало, через десять часов после получения известия о смерти фон Рата. Банды погромщиков, прежде всего, занялись синагогами. В Берлине 12 синагог. Из них девять были сожжены прошлой ночью. Уцелела только главная синагога в Ораниенбургштрассе. Пожарные никаких мер к тушению огня не принимали, ограничившись лишь защитой соседних зданий. Покончив около 5 часов утра с синагогами, погромщики занялись еврейскими магазинами. Можно сказать, что сегодня в Берлине не осталось ни одного еврейского магазина. Все разгромлены. Стекла выбиты, товары выброшены на улицу, наиболее ценные вещи расхищены. Полиция нигде погромщикам не препятствовала».

Не препятствовала она целые сутки, за время которых по всей территории Германии и частично Австрии варварски разрушались синагоги, полыхали еврейские кварталы, осквернялись кладбища, не умолкали крики о помощи. Крики людей, подвергшихся публичному уничтожению. Более 1000 синагог были сожжены (из них 95 – в Вене) и более 7000 еврейских зданий и магазинов были разрушены или повреждены. По меньшей мере, 91 еврейбыл убит в результате нападений. По другим данным – более 400 евреев были убиты. Более 30 тысяч евреев были арестованы и заключены в концлагеря.

А затем началось воскрешение идеи средневековых гетто. Причем гетто подчас не имели даже стен, но их обитатели были изолированы от остальных граждан целым рядом унизительных ограничений. В городах евреям воспрещался вход на некоторые улицы, площади, парки. Затем в паспортах появилась буква J (от Jude), а позже – прикрепленная к одежде большая желтая шестиконечная звезда. Эти гетто были устроены среди людей, предупрежденных о запрете симпатий к евреям и в подавляющем большинстве равнодушно относящихся к этим мерам, молча воспринимавшим действительность.

Затем появились лагеря и ужасающие цифры погибших. Найденные в них письма, раскрывающие действительность, и сотни свидетельств людей, переживших гонения, должны были, наверное, призвать общество к единогласному и безоговорочному «нет нацизму!» навсегда. Но всё чаще прошедшие события воспринимаются как трагедия одного народа, а не трагедия всего человечества. Уроки истории игнорируются, а в борьбе за лишнюю тысячу голосов избирателей лоббируется легализация нацистских обществ. Десятки стран воздерживаются или открыто выступают против резолюции ООН о борьбе с героизацией нацизма, а кто-то с гордостью носит нацистскую форму. Такие люди проходят маршем по улицам городов, а за ними идут их приверженцы – новое и юное поколение, растущее в тени молчаливых людей. Людей, понимающих нелепость ситуации, но проходящих мимо, равнодушно относясь к происходящему. Молча его воспринимая.