Побег из Ирака с ведром супа

Эту забавную, несмотря на драматический контекст, историю, связанную с исходом евреев из Ирака, я услышал от Мазаль, пожилой смотрительницы одной из художественных галерей Цфата, бежавшей вместе со всей семьей из Багдада в восьмилетнем возрасте.

Еврейская община Ирака, возникшая еще в эпоху Вавилонского изгнания и насчитывавшая в 1948 году около 150 тысяч человек, была, возможно, одной из древнейших в мире. В 1950 году власти Ирака разрешили евреям в течение года покинуть страну. Еврейское государство организовало воздушный мост через Кипр и дружественный тогда Иран. В итоге в рамках операции, получившей название «Эзра и Нехемия», практически вся община была вывезена в Израиль. К началу 1952-го в Ираке оставалось не более шести тысяч евреев.

Желая нажиться за счет грабежа евреев, а заодно подорвать израильскую экономику с помощью наплыва нищих беженцев, арабские страны накануне провозглашения независимости еврейского государства разработали дискриминационное законодательство, лишавшее еврейских граждан имущества. Ограничения напоминали Нюрнбергские законы Третьего рейха и, вероятно, были приняты не без влияния нацистских преступников, многие из которых после окончания Второй мировой войны обосновались в арабских странах.

Иракские законы обязывали евреев до отъезда продать всю недвижимость и бизнесы. При этом взять с собой отъезжающие могли сумму, эквивалентную 140 долларам США, и не более 20 килограмм багажа на каждого человека. Драгоценности, разумеется, тоже вывозить было запрещено.

Дело было в мае 1951-го. Мазаль на всю жизнь запомнила тот вечер, когда отец, вернувшись из синагоги с горящими глазами, долго шептался о чем-то с матерью. Затем всех шестерых детей собрали и сказали, что завтра утром они уезжают в Эрец Исраэль.

Накануне в синагогу пришел человек, сообщивший, что разрешение на выезд наконец получено. Он также перечислил семьи, которые отправятся в Израиль первыми, и объяснил, что брать с собой можно лишь самый минимум — не больше чем по узлу на каждого.

В ту ночь дома у Мазаль никто не спал, все бегали, как сумасшедшие, хватаясь то за одно, то за другое, не зная, что куда уложить. Отец объяснил, что утром приедет машина и заберет их в аэропорт и что кроме одежды брать с собой ничего нельзя. «Не забудь свои цепочки, — сказал он матери, — это единственная ценность, которую мы можем взять с собой...»

«Наша семья было очень обеспеченной, и папа часто дарил маме золотые украшения. Нам, девочкам, тоже перепадало», — рассказывала Мазаль.

На утро вся семья собралась во дворе. Мазаль смотрела на опустевший дом, понимая, что уже вряд ли когда-нибудь вернется сюда.

Мать вышла со стороны кухни с большим и, судя по всему, тяжелым ведром в руке. Из-под крышки ароматно тянуло маминым супом с кубэ — начиненными бараниной тефтельками из пшеничной крупы (бургуля).
— Что это? — оторопело спросил отец.
— А, чем, как ты думаешь, я буду кормить детей? — невозмутимо ответила мать.

Может, отец и хотел возразить, что стоило приготовить что-нибудь более удобное для транспортировки, но машина уже подъехала, и он устало махнул рукой. Все стали рассаживаться, распихивая по углам узлы. Мама стоически не желала расставаться со своим ведром: «Не дай Б-г, суп расплещется и кормить детей будет нечем».

Перед самолетом выстроилась толпа отъезжающих. Почти у самого трапа таможенники обыскивали эмигрантов, беззастенчиво отбирая все, что им нравилось.
— А где твои драгоценности? — спросил отец.
Глаза мамы в ужасе расширились:
— Я забыла их дома!
Отец даже не успел ответить: у стоявшей перед ними пожилой женщины таможенники содрали с шеи золотую цепь.
— Лучше так, — сказал отец, — хоть не увидим, как они нас грабят...

Когда дошла их очередь, таможенники начали рыться в вещах, выискивая ценности. Мать засуетилась вокруг солдат, даже стала предлагать им попробовать супчика. Посмеиваясь, они лениво отогнали ее, но все же заметили золотые сережки в ушах Мазаль, потребовали снять. Громко, навзрыд плакала Мазаль, лишенная украшений. Отец молча взял ее на руки: