Общество
Еврейский волкодав
Сумерки приносили Одессе налёты, убийства и ограбления...
Многогранный Шагал
12.04.2001
Будьте добры, назовите первую ассоциацию на словосочетание "еврейский художник". Правильно, Марк Шагал!
Шагал — загадка
Его картины завораживают, действуют на зрителя магически. Именно потому, что они непонятны сразу, их не возможно охватить сознанием в один момент. И главное, в его творениях нет сюжета и изобразительности в том понимании, которое свойственно "здоровому правильному реалистическому искусству". Он писал на совсем ином уровне.
Шагал представляется неким магическим кристаллом, который переливается разными гранями. Как воспринять такой "камушек"? Мы видим его целиком, завораживаемся и приходим в восторг, стремимся понять причину такой красоты, вертим этот кристалл и рассматриваем каждую грань в отдельности. И Шагал такой же многогранный. Сказать лаконично и емко о его творчестве не возможно, да и не нужно, а потому: давайте поворачивать этот камушек постепенно.
Грань номер раз
В его творчестве можно проследить попеременную приверженность разным направлениям в живописи начала века: кубизм, конструктивизм, "мирискусснические" тенденции, символизм. Кто-то упрекнет, мол, что же так художник-творец подвержен внешним влияниям, так быстро меняет технику живописи. А под техникой всегда подразумевается стиль, стиль — это концепция, и вроде бы негоже так качаться из стороны в сторону. И все- таки применительно к Шагалу это не в счет, у него техника — как раз чисто формальное средство. Это выражение разными способами вещей постоянных, глобальных и всегда важных для него самого. Дерево меняет почки на листву, листья зеленеют, желтеют, краснеют, но дерево от этого не перестает быть деревом, не перестает расти к солнцу.
Это все от постоянного неуемного жизненного любопытства Шагала, а он любил жизнь вообще, каждого в частности. Еще с детства в нем было чувство "приязни", вернее "родственной любви" ко всему окружающему.
Энергия мастера через картины передается к зрителю — и мы видим необъяснимую душевную теплоту, тихое обаяние всех этих скрипачей, стариков-евреев, лошадей, коз, — весь "лапсердачный мирок".
Его энергии хватало и на создание Школы Искусств, и на оформление города к пролетарским праздникам, и на театр, и на Гоголя, на витражи, гобелены, и, главное, на картины, картины, картины... Это масштаб художника.
И вместе с тем, он двоякий или, если угодно, — двуединый.
Шагал еврейский
Круг персонажей и мотивов самый что ни на есть любимый, милый сердцу любого а-ида: местечки, Витебск, где синагог никак не меньше, чем церквей, все эти скрипачи, молочники, праздники, раввины.
Кстати, попробуем отчасти объяснить всю эту перевернутость с ног на голову, нарушение порядка вещей в его картинах. Летающие евреи, скрипач на крыше, — все эти летящие вверх тормашками фигуры — это весьма в хасидском духе.
Хасидизм, как известно, возник в середине 18 века как оппозиция косному, сухому и во многом аскетичному проявлению иудаизма в средневековой Европе. Возник как призыв к радостному восприятию веры, как то, что Б-г присутствует как в возвышенном, так и в обыденном, повседневном. Б-г может быть в неопалимой купине или на Синае, но также "прятаться за домом сапожника", Б-г есть в любом проявлении жизни, в том числе в хасидской музыке, пении, захватывающих танцах, которые так любил Шагал. В представлении художника, радость жизни, буйные и динамичные песни-танцы давали состояние экстаза, единства со Вс-вышним. Конечно, Шагал был не совсем прав в своей весьма вольной трактовке хасидизма, но факт остается фактом — автор особенно ценил это состояние парения, полета души, когда земное притяжение и правильный порядок вещей не действуют на душу. Вот откуда они — эти летящие люди Шагала.
Иррациональность, фантасмагоричность образов — все национальное, еврейское. И все это преподносится не под соусом вычурного выхолощенного стиля, а в народном, можно даже сказать "простонародном", ключе. Поэтому-то шагаловские образы такие родные и теплые.
И не только…
Еврейский, да не еврейский.
Шагала всю жизнь волнуют бытийные Б-жеские проблемы, вечные и общечеловеческие: таинство жизни-бытия, рождение и смерть. Между ними свадьба, все остальные события преходящие, заполняют промежуток, который называется "путь". Маэстро родился мертвым. В одну точку свернулась человеческая дорога, рождение-смерть, приход-уход. Конечно Шагал подсознательно впитал в себя эту "тайну". И всю жизнь его будет тянуть к тайному и иррациональному.
Он не отождествлял себя с еврейством на 100%. Шагал писал в "Моей жизни" о своем пребывании в Париже с 1910 по 1914 годы: "В то время как у русских рыдала обиженная натурщица, у итальянцев слышались звуки гитары и песен, у евреев спорили, я был один в своей мастерской перед керосиновой лампой. Мастерская была заполнена холстами, которые были, впрочем, не холстами, а моими скатертями, моими простынями и ночными рубашками, разодранными на куски... Моя лампа горела и я с ней."
Получается, как бы евреи — это евреи, а Шагал — это Шагал. Как будто его вера и религия — живопись, да, в самом деле — истинно верующий всю жизнь идет по пути веры, а Шагал шел по жизни путем искусства. Хотя, будучи в преклонном возрасте, он напишет: "Если бы я не был евреем, я бы не был художником или был бы совсем другим." Так что, разделять еврейскость и всечеловечность охвата Шагала так же бессмысленно, как разделять морковку и горох в винегрете, винегрет-то замечательный!
Шагал — загадка
Его картины завораживают, действуют на зрителя магически. Именно потому, что они непонятны сразу, их не возможно охватить сознанием в один момент. И главное, в его творениях нет сюжета и изобразительности в том понимании, которое свойственно "здоровому правильному реалистическому искусству". Он писал на совсем ином уровне.
Шагал представляется неким магическим кристаллом, который переливается разными гранями. Как воспринять такой "камушек"? Мы видим его целиком, завораживаемся и приходим в восторг, стремимся понять причину такой красоты, вертим этот кристалл и рассматриваем каждую грань в отдельности. И Шагал такой же многогранный. Сказать лаконично и емко о его творчестве не возможно, да и не нужно, а потому: давайте поворачивать этот камушек постепенно.
Грань номер раз
В его творчестве можно проследить попеременную приверженность разным направлениям в живописи начала века: кубизм, конструктивизм, "мирискусснические" тенденции, символизм. Кто-то упрекнет, мол, что же так художник-творец подвержен внешним влияниям, так быстро меняет технику живописи. А под техникой всегда подразумевается стиль, стиль — это концепция, и вроде бы негоже так качаться из стороны в сторону. И все- таки применительно к Шагалу это не в счет, у него техника — как раз чисто формальное средство. Это выражение разными способами вещей постоянных, глобальных и всегда важных для него самого. Дерево меняет почки на листву, листья зеленеют, желтеют, краснеют, но дерево от этого не перестает быть деревом, не перестает расти к солнцу.
Это все от постоянного неуемного жизненного любопытства Шагала, а он любил жизнь вообще, каждого в частности. Еще с детства в нем было чувство "приязни", вернее "родственной любви" ко всему окружающему.
Энергия мастера через картины передается к зрителю — и мы видим необъяснимую душевную теплоту, тихое обаяние всех этих скрипачей, стариков-евреев, лошадей, коз, — весь "лапсердачный мирок".
Его энергии хватало и на создание Школы Искусств, и на оформление города к пролетарским праздникам, и на театр, и на Гоголя, на витражи, гобелены, и, главное, на картины, картины, картины... Это масштаб художника.
И вместе с тем, он двоякий или, если угодно, — двуединый.
Шагал еврейский
Круг персонажей и мотивов самый что ни на есть любимый, милый сердцу любого а-ида: местечки, Витебск, где синагог никак не меньше, чем церквей, все эти скрипачи, молочники, праздники, раввины.
Кстати, попробуем отчасти объяснить всю эту перевернутость с ног на голову, нарушение порядка вещей в его картинах. Летающие евреи, скрипач на крыше, — все эти летящие вверх тормашками фигуры — это весьма в хасидском духе.
Хасидизм, как известно, возник в середине 18 века как оппозиция косному, сухому и во многом аскетичному проявлению иудаизма в средневековой Европе. Возник как призыв к радостному восприятию веры, как то, что Б-г присутствует как в возвышенном, так и в обыденном, повседневном. Б-г может быть в неопалимой купине или на Синае, но также "прятаться за домом сапожника", Б-г есть в любом проявлении жизни, в том числе в хасидской музыке, пении, захватывающих танцах, которые так любил Шагал. В представлении художника, радость жизни, буйные и динамичные песни-танцы давали состояние экстаза, единства со Вс-вышним. Конечно, Шагал был не совсем прав в своей весьма вольной трактовке хасидизма, но факт остается фактом — автор особенно ценил это состояние парения, полета души, когда земное притяжение и правильный порядок вещей не действуют на душу. Вот откуда они — эти летящие люди Шагала.
Иррациональность, фантасмагоричность образов — все национальное, еврейское. И все это преподносится не под соусом вычурного выхолощенного стиля, а в народном, можно даже сказать "простонародном", ключе. Поэтому-то шагаловские образы такие родные и теплые.
И не только…
Еврейский, да не еврейский.
Шагала всю жизнь волнуют бытийные Б-жеские проблемы, вечные и общечеловеческие: таинство жизни-бытия, рождение и смерть. Между ними свадьба, все остальные события преходящие, заполняют промежуток, который называется "путь". Маэстро родился мертвым. В одну точку свернулась человеческая дорога, рождение-смерть, приход-уход. Конечно Шагал подсознательно впитал в себя эту "тайну". И всю жизнь его будет тянуть к тайному и иррациональному.
Получается, как бы евреи — это евреи, а Шагал — это Шагал. Как будто его вера и религия — живопись, да, в самом деле — истинно верующий всю жизнь идет по пути веры, а Шагал шел по жизни путем искусства. Хотя, будучи в преклонном возрасте, он напишет: "Если бы я не был евреем, я бы не был художником или был бы совсем другим." Так что, разделять еврейскость и всечеловечность охвата Шагала так же бессмысленно, как разделять морковку и горох в винегрете, винегрет-то замечательный!
