Доля шутки №246

Мог ли сын раввина съесть гусиную ножку, кто в поте лица добывает хлеб свой, чем супруг госпожи Гуревич отличается от Наполеона, что такое капитал и что такое труд и в чем признался армянам Александр Левенбук.

***

Жена раввина жалуется мужу на маленького сына: тот отломил у жареного гуся ножку и съел ее. Раввин качает головой:
— Не окажется ли в конце концов, что ты возводишь на него напраслину? Мы сейчас проверим, мог ли он сделать такое.
Он ставит перед мальчиком стакан молока и велит ему:
— Пей!
Тот пьет.
— Видишь, — с триумфом говорит раввин, — он ни в чем не виноват! Если бы он съел гусиную ножку, он теперь не смог бы пить молоко.

***

Разговаривают в поезде два еврея:
— У меня дела идут — хуже некуда. Я торгую вразнос, бьюсь как рыба об лед, а семья моя все-таки голодает. Мой пример буквально подтверждает слова, что хлеб свой насущный человек добывает в поте лица своего.
— А я вот живу как раз за счет чужого пота.
— Вы — капиталист, вы — кровопийца!
Второй еврей, весьма удивленный:
— Какой капиталист? Я банщик.

***

В светской компании некий господин здоровается с госпожой Гурвич и говорит:
— Вчера я встретил вашего супруга, консула...
— Как вы можете говорить такое? Это Наполеон был консулом, а мой муж — генеральный консул!

***

— Папа, что такое капитал и что такое труд?
— Сейчас я тебе объясню. Если я возьму в долг у богача Зильберштейна сто рублей, то это капитал. Но если Зильберштейн попытается вернуть их себе, то это будет труд.

***

В пятидесятые годы два юных студента медицинского института Аркадий Арканов и Александр Левенбук, скопив немного деньжат, отправились в ресторан. Причем, не куда-нибудь в дешевую кафешку, а в «Метрополь»! Сидят они в вельветовых своих курточках, зажав в кармашках по пятерке, а за соседним столом шумно гуляет богатая армянская компания. Вдруг один из армян толстым пальцем в огромном перстне тыкает пальцем в сторону Левенбука: «Ты, малчик! Иди сюда!» Алик подошел. «Вот мы тут поспорили, — говорит богатей, — ты кто по национальности? Армянин?» Времена были такие, что слово это трудно было произнести вслух, но Левенбук напрягся и с каменным лицом сказал: «Я... еврей!» Возникла пауза, а затем армянин поднял палец и значительно возгласил: «Вот! Ныкто его нэ мучил, нэ питал, нэ заставлял: он сам признался!»