Опера на трех конфорках

Окно преломляло солнечный луч так, что сидевший напротив меня старик казался розовым. Он слушал молча, закрывал желтые глаза, и тогда казалось, что он спит. Я сразу замолкал, но старик легким кивком головы давал понять, чтобы я продолжал. И я снова демонстрировал графики, цитировал экспертов, сыпал терминами и заумными выражениями и рассказывал, какие перспективы открывают перед ним инвестиции.

Наконец я выдохся. А старик сидел всё так же неподвижно, только легкий ветерок шевелил розовые волосы на массивной голове. Неожиданно он встал, зашаркал вглубь комнаты и вернулся в кресло, держа толстую книгу подмышкой.
– Я вас долго слушал, молодой человек, – сказал старик. – Теперь послушайте вы меня. Вот этот фолиант у меня в руках называется «О вкусной и здоровой пище». Вот это – настоящий учебник по инвестициям! Здесь на каждой странице черным по белому написано, сколько надо луковиц, потрохов и шкварок, в какую сторону смотреть курице и почему карп лучше щуки. Два с половиной поколения нашей семьи готовили по этой книге.

Старик уставился на меня желтыми глазами. «Хорошо, – подумал я, – сыграем по твоим правилам». И спросил вслух:
– А почему два с половиной поколения?
– Потому что мама ушла совсем молодой, – будто ожидая моего вопроса, с готовностью ответил он. – Мне не было года, как она умерла.
– Простите, – пробормотал я сконфуженно.
– Потом моя жена готовила по этой книге, – как ни в чем не бывало продолжал старик заранее заготовленную лекцию, которую он, похоже, читал всем встречным. – А теперь моя дочь Софа готовит по этим рецептам. И вот что я вам посоветую, молодой человек: бросьте вы свои криптовалюты. Не тратьте красноречие и драгоценное время на биткоины. Вам этого времени отпущено не так много, как хотелось бы. Купите эту книгу!
– Зачем? – продолжал я игру.
– Вы бы видели, как моя дочь Софа исполняет фаршированную шейку! Это опера на трех конфорках, пяти кастрюлях и одной сковородке. На соседних улицах останавливают движение, участковый Тропец боится проверять паспорта, шофер Харченко прекращает бить жену, у бухгалтера Володарской разглаживается вертикальная морщина на лбу. Гражданская авиация направляет самолеты в другие маршруты. Все ходят на цыпочках. Даже в лавке, где разбавленное пиво разливают в пластиковые бутылки, футбол и мировой заговор обсуждают шепотом.

Старик нанизывал одну фразу на другую, и речь его текла плавно, словно большая, уверенная в мощи своего потока река.
– Моя Софа – это восемьдесят килограммов отборного организма, переливающегося всеми оттенками человеческого счастья. Представляете, какая у неё могла быть карьера на подиуме? Это же такая находка для портного!
В его желтых глазах вспыхнули маленькие искры.
– Она могла бы выступать в филармонии, собирать полные залы, – улыбнулся он. – Всего два ведра крови: одно – мое, другое – супруги, и вот результат – под стеклом диплом об окончании музыкальной школы. А какие успехи она обещала в гимнастике! Но тренер предупредила, что в этом спорте нет деления на весовые категории. И тогда инстинкты привели ее на кухню.
Старик нежно погладил книгу, лежавшую у него на коленях.
– Вы, конечно, хотите поступить по-своему, – он понимающе покачал головой и глубокомысленно заключил: – Молодежи свойственно ошибаться.

Наконец я решил возразить и открыл было рот, но он отмахнулся от меня, не дав вставить и слова, и опять заговорил:
– Направо по улице восхитительно цветет жасмин. Там еще будет постриженный газон и на окнах чистые кружевные занавески. Правда, на траве лежит большая собака. По национальности – доберман. Она только делает вид, что спит. Поэтому вам придётся рассказывать очень-очень быстро. И мне искренне жаль ваши отутюженные брюки.

Я инстинктивно вжался в кресло, а старик продолжил меня наставлять.
– Если вы повернете налево, то на скамейке под тополем заметите женщину. Она будет курить. Ей сорок с хорошей половиной, но для своего возраста она неплохо выглядит. Правда, у нее это скоро пройдет. Вы можете трясти перед ней бумагами и производить впечатление, но с тех пор как умер ее сын, для нее интересно только содержимое зажатого в правой руке стакана. Еще внизу по улице живут босяки. Они поют в раскрытые окна про тяжелую судьбу, а потом начинают выяснять отношения, и тогда на крыльце возникает много крика, но мало зрелища: минуту потолкавшись и помесив руками воздух, босяки уйдут обратно в дом. Правда, один из них обязательно останется лежать со ступенек головой вниз. Раньше вызывали милицию, но вскоре стало ясно, что взять с них, кроме пустых бутылок, нечего, и теперь никто не приезжает. Это тоже не ваш клиент. Потом начинается парк. Там люди увлекаются здоровьем для собственного развлечения. Те, кто еще могут – играют в теннис, а те, кто уже не очень – гуляют собак. Один недавно бежал-бежал от инфаркта, но не слишком удачно. Скорая приехала, а оживлять уже некого. Им всем тоже не до ваших криптовалют.
– Папа, – донеслось откуда-то из глубины дома. – Вы будете обедать шейку?

Солнце исчезло за соседней крышей, и старик сделался бледным, каким был всегда, только желтые глаза, обрамленные седыми ресницами, оставались твердыми. Разговор окончился, я встал.
– Молодой человек, купите эту книгу! – напутствовал он меня еще раз напоследок.

Я вышел на улицу и прошел мимо дома с кружевными занавесками на окнах. Перед крыльцом на ухоженном газоне действительно спал доберман. Со стороны парка доносилась песня: «Ты добычи не добьешься, – нестройно орали не очень трезвые голоса, – черный ворон, я не твой». Внезапно на моем пути вырос полицейский.
– Документики предъявляем, – потребовал страж порядка и, перехватив мой удивленный взгляд, буркнул: – Проверка паспортного режима!

Я полез во внутренний карман пиджака. А полицейский шумно втянул ноздрями воздух, глаза его закатились, и он несколько мгновений стоял, чуть покачиваясь из стороны в сторону, словно пьяный.
– Проходите, – бесцветно произнес полицейский, даже не взглянув на протянутый паспорт.
Пение тоже прекратилось, и вокруг стало необычайно тихо. Страж порядка смотрел в сторону дома, откуда я только что вышел, лицо его приобрело тоскливое выражение, с уголков рта стекала слюна, а губы шептали:
– Шейка.