Каблуки в наследство

В витрине стояли туфли – как раз такие, о которых Ефросинья Федоровна давно мечтала. Насыщенного цвета спелой вишни, с высоким тонким каблуком-шпилькой, чуть закругленным носиком и изящной золотистой пряжкой. Ефросинья Федоровна задержалась у витрины, полюбовалась, подумала, что за всю жизнь так ни разу и не прошлась в туфлях на шпильках. Когда-то она, правда, приобрела себе нечто похожее. Однако на обувь из хорошей кожи зарплаты не хватало, и Ефросинья Федоровна купила тогда туфли из кожзаменителя. Как только она их обула, ступни пробила острая боль. В обновке она смогла сделать лишь несколько шагов по комнате, сняла их и спрятала коробку с этим «орудием пыток» в дальний угол антресоли.

Письмо

Вообще-то, Ефросинью Федоровну все звали просто Фрося. Впервые к ней обратился по имени-отчеству начальник, когда ее провожали на пенсию. Пятьдесят лет проработала Фрося на одном заводе – обмотчицей в цехе, где ремонтировали электродвигатели. Незадолго до пенсии даже стала бригадиром. Потом наконец расселили коммуналку, в которой она жила с 17 лет, и получила Фрося первое свое полноценное жилье – однокомнатную квартиру. Только ее это не радовало: скучала по соседям. Да и не нравился ей людской муравейник на окраине города.

Фрося шла к дому, а перед глазами всё еще стояли темно-вишневые туфли на шпильках. Почтовый ящик в подъезде открыла по инерции, чтобы привычно выбросить ненужные ей рекламные проспекты. Однако вместо привычного бумажного спама там лежало какое-то письмо. Фрося рассмотрела конверт, прочитала английскую надпись, даже не обратив внимания на русский перевод – это был ее адрес. Письмо Фрося распечатала только дома.

1936 год. Британская концессия в Харбине

– Ты этого не сделаешь, Джеймс, – седой худощавый джентльмен говорил резко, не повышая голоса. – Не добивай меня. Мы столько пережили, потеряли всё. Теперь пришли японцы, и неизвестно, что будет. Нам нужно уезжать, возвращаться в Лондон. Ты не можешь строить собственные планы, не принимая во внимание мнение семьи.
– Папа, я люблю Фейгу, и мы поженимся. Это уже решено. Вы с мамой уезжайте. Мы же останемся в Харбине.
– Жениться на еврейке?! Да еще к тому же на нищей?! Пожалей маму. На что вы собираетесь жить? А свадьба? Может, у вас есть средства, чтобы сыграть ее?
– «Жениться на еврейке» – папа, ты слышишь, что ты говоришь?! Мне стыдно, я всегда гордился тобой. Я не верю, что ты действительно разделяешь эти предрассудки. А свадьба у нас будет. Еврейская община ее устраивает. У них община очень дружная. Семья Фейги живет в Харбине с 1900 года, ее предки бежали из России от погромов. Кстати, и Общество граждан СССР обещало помочь со свадьбой.
– Что? Какое еще общество?
– Граждан СССР. Там мы и познакомились.
– СССР? И это говорит мой сын! За что, Господи?

1950 год. Харбин

Джеймс прижимал к уху телефонную трубку. Из Лондона звонил отец. Слышно было плохо. Голос отца то пропадал, то возвращался, звуча при этом резко и тревожно.
– Вы просто не понимаете последствий своего шага. Я прошу тебя, умоляю: не хотите в Англию – уезжайте в любую другую страну, только не в Советский Союз. Ты не знаешь всего, что сотворили большевики с нашей семьей. Ты был совсем маленький, когда мы уехали из России. Верфи твоего деда в Тюмени, суда Иртышского пароходства – всё отобрали. Твой дядя с 1915 года плавал юнгой на корабле – так распорядился наш отец. А в 1917-м свои же матросы его убили. Твой дед умер сразу по приезде в Харбин: сердце не выдержало. Неужели тебе мало? Ты хочешь лишить нас внучки. Сара-Флориана – единственная наша радость. Подумай о ее будущем. Неужели родители Фейги не знают, куда они отпускают дочь и внучку?
– Папа, пойми: родители Фейги – простые люди. Они думают совсем не так, как ты. Они уверены, что революция в России принесла всем свободу, и у евреев теперь равные права с остальными. Они приняли революцию с радостью еще тридцать лет назад. Фейга в Харбине училась в школе для детей советских граждан. Она никогда не видела Россию, но уверена, что не Китай, а именно Советский Союз – ее Родина.
– Они заблуждаются. Сын, ты должен поговорить с женой. Мы ждем вас. Джеймс... Джеймс...
Разговор прервался.

Харбинским еврейским духовным обществом засвидетельствовано

Фрося читала письмо. Текст расплывался перед глазами, английские буквы сначала вертелись какой-то каруселью, потом складывались в странные фразы, оживляли призраков, кололи острой болью в сердце. Адвокат счастлив сообщить... фамилии умерших наследников... страны... названия благотворительных фондов... Индия... Африка... цифры-цифры-цифры... завещание... нам стоило огромного труда найти вас, через неделю вылетаю, нужна ваша подпись... должен задать вам несколько вопросов... душеприказчик... мы проделали большую работу... свидетельство о рождении... палата лордов. Фросю наполняла пустота. Немели руки и ноги, исчезали мысли, забывались слова. Она не заметила, как бумаги выскользнули из конверта, покружились на сквозняке и упали на старый ковер.

Когда Фрося открыла глаза, было уже темно. Она чувствовала, как затекло всё тело. Поняла, что просидела на стуле несколько часов. С трудом встала, включила свет, подняла упавшие на ковер бумаги. На одном из листов текст дублировался на четырех языках: русском, иврите, китайском и английском. «Харбинским еврейским духовным обществом засвидетельствовано, что 9 нисана 5676 года у Льва Литмана и Ревекки Литман родилась дочь Фейга». Под документом стояла подпись раввина харбинской синагоги. Второй лист – свидетельство о браке Фейги Литман и Джеймса Робинсона, выданное 12 ноября 1937 года советским консульством в Харбине. Третий лист... У Фроси дрожали руки, она читала с трудом: «18 марта 1941 года... Мать... Литман Фейга Львовна... Отец... Робинсон Джеймс Генриевич... Дочь... Робинсон Сара-Флориана Джеймсовна».

1950 год. Красноярский край

Начальник спецприемника для детей врагов народа перекладывал документы в папке. Задержал взгляд на фото. Профиль, фас – бритая девчоночья голова, огромные глазищи смотрят испуганно.
– Сара-Флориана, говоришь? – спросил он стоявшего в дверях военного. – Не подходит такое имя советскому человеку. Фросей будешь. А что? Хорошее имя.
– С отчеством как быть? Отчество-то нужно, – подобострастно подсказал военный.
– Отчество? Вот тебя, например, как зовут?
– Меня – Федор.
– Хорошо, будет она, значит, Ефросинья Федоровна. Так и запишем. И фамилию поменяйте, чтобы и памяти от этого английского шпиона не осталось.
– Может, материнскую фамилию оставим – Литман?
Глаза начальника стали стеклянными.
– Что ты несешь?! Литман Фейга Львовна арестована как враг народа, а ты хочешь фамилию оставить? Дать девчонке новую фамилию – не еврейскую, нормальную! Слышишь?

Сара-Флориана Джеймсовна

Фрося готовилась к приходу журналистов. Напекла пирогов, накрыла стол, надела строгий темный костюм с белой блузкой. Даже достала с антресоли и обула когда-то купленные неудобные туфли – те самые, из кожзаменителя. Ноги в них тут же начали болеть, но Фрося решила потерпеть: все-таки важные люди придут, телевидение, пресса. Заволновалась, когда зазвенел звонок, заторопилась, чуть не споткнулась на каблуках, открывая дверь.

На пороге стояли девушка в шортах и майке с разноцветными браслетами на загорелых руках и долговязый юноша с камерой. Фрося впустила их в квартиру, снова выглянула за дверь, надеясь, что это только помощники, а настоящие журналисты еще придут.
– Всё-всё, начинаем, – быстро скомандовала девушка.
Юноша направил на Фросю камеру.
– Может, сначала чаю? Я вот пироги...
– Некогда. Вы нам с собой завернете. Хорошо?
– Хорошо, – растерялась Фрося.
Ей не нравились вопросы, которые задавала девушка, смущала камера. От части вопросов она уходила: «Не помню, я была маленькая».
– О’кей, последний вопрос, – у журналистки загорелись глаза. – Вы стали наследницей огромного состояния. Как собираетесь распорядиться деньгами, на что потратите?
Фрося задумалась ненадолго, потом заговорила спокойно:
– Вы ведь уже знаете, как я росла: интернат для детей врагов народа, детдом. Вам, наверное, покажется это банальным, но я хотела бы отдать все деньги в детдома.
– Неужели вы ничего не хотите оставить себе? Совсем ничего?
– Туфли...
– Какие туфли? – от удивления девушка вскочила со стула.
– Дорогие, темно-вишневые, на высоком каблуке...
– Ефросинья Федоровна...
– Меня зовут Сара-Флориана, – резко оборвала Фрося девушку.