Златовласая внучка Леи

Женщина вошла в кабинет как-то боком, неуверенно, поздоровалась и остановилась возле двери. Я попросила ее присесть.

– Мне уже много лет, – заговорила посетительница и, увидев мой удивленный взгляд, улыбнулась. – Это обманчивое впечатление. Так, наверное, Всевышний распорядился. У нас в роду все дамы до глубокой старости сохраняли стройность и красоту.

– Насчет «глубокой старости» не преувеличиваете? – спросила я, глядя на ее лицо с тонкими чертами и лучиками морщин возле уголков серо-голубых глаз. – Вашему изяществу балерина может позавидовать.

– Я и была балериной. Но оттанцевалась. Уже 78.

Не дав мне еще раз удивиться, пожилая красавица почти прошептала: «Помогите, пожалуйста, если можете». И начала рассказывать.

– Меня зовут Лея Меировна. Но женщина с таким именем и отчеством сегодня существует только в моей памяти. По паспорту я Лидия Макаровна. Это случилось давно, еще в 60-е годы. Муж мой был партийным деятелем, перед нашей свадьбой он настоял, чтобы я поменяла имя, отчество и фамилию. Об остальном он сам позаботился. Так у меня появился новый паспорт уже с другой национальностью. С ним я и вышла замуж: только фотография осталась моя, всё остальное – чужое. Муж убедил меня, что так будет лучше и для нас, и для наших будущих детей. Мы переехали в другой город, где меня никто не знал. Со временем я привыкла к новому имени.

Лея-Лидия

Я слушала и удивлялась, что почему-то верила этой Лее-Лидии. За последние несколько лет мне уже приходилось внимать историям «чудесного» превращения из евреев в неевреи и обратно, изучать всевозможные копии, не подтвержденные оригиналами, выслушивать истории о бабушках-дедушках с утерянными документами. В начале нулевых вдруг многие стали «записываться в евреи». Причины такого «озарения» лежали на поверхности. Выдуманные истории были подчас смешными и нелепыми, но вызывали у меня отчаянную грусть.

– А балет? Балет он вам оставил или профессию тоже нужно было сменить в угоду линии партии?

– Почему вы так говорите? Я еще несколько лет танцевала, потом дочка родилась. Муж меня очень любил, я ни в чем не знала отказа. Мы жили счастливо.

– Извините, больше не буду перебивать. Что же случилось дальше? Что привело вас ко мне?

– Дальше была обычная жизнь. Дочь росла, я преподавала в хореографическом училище, карьера мужа шла в гору. Боль от моего предательства уходила всё глубже. С годами я всё реже и реже вспоминала день, когда получила в ЗАГСе новые документы. И не спрашивайте, как я могла. Любовь на многое способна. Дочка выросла, вышла замуж, внучка родилась. В стране происходили разные события, но наша жизнь текла ровно и размеренно. Я продолжала преподавать, вскоре и внучка стала моей ученицей. Я мечтала, что она будет замечательной балериной, я так хотела…

Лея-Лидия на минуту остановилась, потом продолжила тише и медленнее.

– Десять лет назад дочь и зять погибли оба в одночасье… Автомобильная авария. Через полгода умер муж: сердце не выдержало, инфаркт. Врачи боролись, но не спасли. Мы остались с внучкой вдвоем. Никого, кроме Сашеньки, у меня нет. Я ее вырастила. В этом году она школу окончила. Если бы вы видели, как она танцевала.

– Я с удовольствием…

– Нет, Сашенька уже не танцует. Она больна, тяжело больна. Я знаю, что вы обо мне думаете. Никогда бы ни с чем не обратилась и не рассказала бы свою историю, если бы не внучка. В Израиле Сашеньку вылечат. Помогите, пожалуйста. Может быть, вы мне не верите? Давайте зайдем к нам, я вас познакомлю. Мы живем рядом, в пяти минутах ходьбы.

Сашенька

Квартира Лидии Макаровны была просторной: четыре комнаты, обставленные старинной мебелью. Всё казалось тяжелым и громоздким даже для такой большой площади – как будто кто-то случайно перенес из дворца в городскую квартиру кресла с бордовой бархатной обивкой и позолоченными подлокотниками; массивные деревянные стулья, украшенные тонкой резьбой; занимающий полкомнаты стол с инкрустацией на поверхности; вдоль стен – большие зеркала с лепными рамами.

– Красиво у вас, – решила я хоть чем-то порадовать хозяйку.

– Не стоит… безвкусица, муж любил, я не спорила. А сейчас это всё уже не важно.

Она хотела что-то еще сказать, но открылась входная дверь. В квартиру буквально вбежало юное создание, одетое в джинсы с фигурными дырами и синюю просторную блузу. Волосы у девушки были очень светлыми, переливались золотистыми оттенками и вились крупными локонами, а глаза… Если бы камни могли ожить, изумруд позавидовал бы цвету ее глаз. Вот только круги под ними темнели на лице с фарфоровой кожей. По заметному сходству бабушки и внучки я сразу поняла, что это Саша. Девушка поздоровалась и ушла в свою комнату, осторожно прикрыв дверь. Через минуту из комнаты донеслась тихая музыка. Я подумала, что на больную она мало похожа и что, наверное, как и все бабушки, Лидия Макаровна преувеличивает и просто чрезмерно беспокоится о внучке.

– А Саше известна ваша история? Захочет ли она быть еврейкой?

– Она хочет уехать в Израиль. Не поверите, историю, иврит начала учить. Я ее на идиш немного говорить научила.

– Вы знаете идиш?

– Да, но консул сказал, что это ничего доказывает.

– Не обижайтесь, наверное, он прав. Вспоминаю свое детство – так у нас идиш полдвора понимало, некоторые даже говорить умели. Это моя бабушка постаралась. Они со своей подругой так отношения выясняли каждый день, что и соседи все усвоили. А вы к раввину не обращались?

– Была. Он говорит то же, что и консул: документы нужны.

– Неужели у вас ничего не осталось? Мне кажется, если бы я потеряла вдруг свои документы, всё равно что-то нашлось бы.

– Я втайне от мужа важную бумагу сохранила. Но как доказать, что она моя? Много лет уже живу под чужим именем.

Шкатулка

Хозяйка квартиры вышла из гостиной, вернулась с красивой деревянной коробочкой в руках, на крышке которой я узнала настоящую палехскую роспись. В лакированной шкатулке под счетами и квитанциями все эти годы хранилось свидетельство о рождении Леи. Теперь я знала, как помочь им – бабушке и внучке.

– Обращайтесь в ЗАГС, пишите заявление с просьбой прислать документ, подтверждающий смену имени и фамилии.

– Что вы? Покойный муж этот документ уничтожил сразу, чтобы и следа не осталось.

– Не имеет значения. Вы обязательно получите дубликат. Даст Б-г, уедет Саша в Израиль.

– Без меня?

– Не знаю – как решат в консульстве. Но внучка ваша ни в чем не виновата. Она просто девочка, потерявшая родителей.

Прошло четыре месяца. Несколько раз Саша заходила ко мне за книгами: читала она действительно много. Саша казалась спокойной и не очень разговорчивой девушкой. На вопросы отвечала односложно: «Бабушка? Нормально. Дела? Всё в порядке». Только грустинка в ее изумрудных глазах настораживала.

Как-то позвонила Лидия Макаровна, сказала, что пришла нужная бумага из архива. Я обрадовалась: «Готовьте все документы – свои, дочери, Сашеньки – и записывайтесь на прием к консулу». Лидия Макаровна молчала.

– Что-то случилось? Вы чем-то огорчены?

– Пропала шкатулка. Я обыскала всю квартиру. У меня нет свидетельства о рождении.

– Куда шкатулка могла деться? Вы же так тщательно берегли ее. Поищите еще. В крайнем случае, снова запросим дубликат. У вас теперь для этого все необходимые документы есть.

– Нет, если не найдем, конец всем планам. Вы же видели, где я родилась. В Беларуси в войну все архивы сгорели. Ничего я оттуда не получу.

– Не расстраивайтесь, я уверена, что найдется.

– Не знаю…

С того дня Саша появляться у меня перестала. Лидия Макаровна на звонки откликалась неохотно, часто плакала. Однажды попросила больше не звонить. Я поняла, что в общении со мной она уже не нуждается – наверное, приняла какое-то решение.

Я была в отъезде, когда Лея-Лидия умерла. От знакомых узнала, что на похоронах было мало людей, а у Сашеньки прямо там случился «припадок», и ее забрала скорая, увезла в какую-то клинику. Я вспомнила, что твердила мне Лея о ее болезни. Нужно было срочно узнать, где Саша – тем более что у меня был для нее сюрприз. Так получилось.

Позвонила женщина, рассказала, что купила в комиссионном магазине красивую шкатулку и под подкладкой обнаружила какие-то старые документы с еврейскими именами и фамилиями. Спросила, можно ли их принести мне: вдруг кому-то они нужны. Это случилось как раз накануне того дня, когда я узнала об уходе Леи. Передо мной лежал ветхий документ, а Лея уже была вместе со своими родителями – в другом мире.

Моя молитва

Клиника находилась на окраине города. Я даже не сразу сообразила, куда попала. В палату к Сашеньке меня провели только после долгих уговоров. Теперь всё стало понятно. Бледная, но такая же красивая, как всегда, Саша начала плакать, как только увидела меня на пороге. Я не знала, какие найти для нее слова и есть ли они вообще для таких случаев. Я что-то выдавила из себя, потом положила ей на колени свидетельство о рождении ее бабушки Леи. Саша говорила сквозь слезы:

– Я, я виновата. Если бы не я, она была бы жива, была бы со мной. Бедная моя бабушка. Я ей жизнь укоротила: искала она эту шкатулку, расстраивалась, таблетки пила, сердце болело.

– Это ты отнесла шкатулку в комиссионный?

– Да, и шкатулку, и ложечки серебряные, и еще что-то, не помню уже. Деньги были нужны. Я не знала, что в шкатулке документы спрятаны, а потом не могла ей признаться. Не могла! Поймите! – почти кричала Саша.

– Сашенька, ты действительно думаешь, что бабушка ничего не знала про наркотики?

Саша замолчала.

– Я пока оставлю документы у себя. Выйдешь из больницы – заберешь. Ты еще хочешь уехать?

– Очень хочу, и бабушка мечтала, вы же знаете. Но кому я нужна… такая? А вы? Вы не бросите меня? Придете еще?

– Я буду приходить часто. Выздоравливай.