Синий шарф

До шаббата оставалось совсем немного времени. Я гуляла одна по городу. Когда-то этот город влюбил меня в себя сразу и навсегда. Он просто жил своей жизнью: работал, растил детей, встречал Субботы, отмечал праздники, – а я влюблялась.

Здесь с гор дуют пряные ветры. Здесь, кроме иврита, можно услышать английский, французский, русский, идиш и даже ладино. Здесь выходцы из разных общин носят в праздничные дни традиционную одежду. Здесь дети правят бал. Здесь машины двигаются с черепашьей скоростью, потому что в любой момент из-за угла может выскочить полновластный хозяин территории – ребенок. Город одних – привлекает, других – отталкивает; он может быть гостеприимным и чужим одновременно, будничным и сказочным. Одни не принимают его, другие считают раем на Земле. Он забрал и мое сердце.

Я мела длинной юбкой асфальт, наблюдая за предшаббатной суетой на его улицах. Долгожданный покой всё не приходил. Мысли возвращались к небольшому барельефу – женскому лицу, высеченному из камня. Я увидела барельеф в музее несколько дней назад, долго не могла отойти от него, смотрела и смотрела на это лицо, как зачарованная. Прочитала надпись: приблизительно I век н. э. Вот уже несколько дней находка археологов стояла перед моими глазами, вызывая смутную печаль, природу которой понять я не могла.

Вечер близился. Уже светились фонари, опережая наступление темноты. Я зашла в ближайшую синагогу, чтобы зажечь свечи. Прочитала благословление и снова вышла на воздух. Гудок прервал мои раздумья – шаббат. Я присела на скамейку, посмотрела вдаль – Иерусалимские горы виднелись в сумеречной дымке.

Иерусалим. I век н. э.

Темноволосый загорелый мальчик лет двенадцати быстро вбежал в дом по камням, служившим ступенями.

– Мама, мама! У нас для тебя подарок. Вот, отец сделал, – протянул он ладошку женщине, державшей на руках младенца.

На детской ладони белел какой-то предмет. Женщина поднесла палец к губам, покачала малыша и, убедившись, что тот уснул, положила ребенка на маленький матрасик, закрытый с трех сторон высокими деревянными перегородками. Она взяла из рук сына небольшую каменную пластину, внимательно рассмотрела ее и радостно улыбнулась – узнала свое лицо, ожившее в серо-белом мраморе.

– Похоже, спасибо!

– Похоже, похоже, красивая, – затараторил мальчик.

– Отец говорил, когда вернется? Он должен сегодня закончить амфору для римлянина. Сборщик податей придет за ней после захода солнца, – перебила женщина сына.

– Амфора готова, ее принесут. Отец сказал, чтобы ты прочитала это, когда спросишь о нем, – из складок одежды мальчик вытащил дощечку, передал ее матери.

Женщина прочла выцарапанные на черном воске слова: «Кроме власти Б-га, нет другой власти. Будь проклят Рим. Освободим Эрец Исраэль от язычников. Ухожу в отряд к зелотам. Береги детей». Женщина пошатнулась, прислонилась к стене, чтобы не упасть. Некоторое время стояла так, глядя перед собой сухими, янтарного цвета, глазами. Потом сказала сыну: «Присмотри за сестрой, я скоро приду». Во дворе она села на свое любимое место между вылезшими из земли корнями старого платана, стерла текст с дощечки, прислонила ладони к глазам, прогоняя слезы. Совсем стемнело, когда она вошла в дом. Сын спал возле кроватки сестры, свернувшись калачиком на циновке и прижимая к себе мамин портрет. Женщина повернулась в сторону Храма – она молилась.

Отражение в зеркале

Еще немного полюбовавшись видом, я вернулась в синагогу, присела в женском зале за занавеской. Потянулась за молитвенником да так и застыла, повернув голову к своей соседке. Засмотрелась на ее профиль с тонкими чертами, буквально светящейся кожей шоколадного цвета и ярким, изящно повязанным и закрывающим волосы платком. Подумала: «Настоящая царица!» «Царица», почувствовав взгляд, улыбнулась мне. В синем шелке платка поблескивали серебристые нити, я не могла оторвать глаз от склоненной над книгой головы. Теперь мне не давал покоя вопрос: как же завязывается платок, как выкладываются эти витые жгуты вокруг лица? Периодически я прошу у Б-га прощения за то, что отвлекаюсь от молитвы на такие женские мелочи. Не знаю, услышал ли в этот раз Всевышний мои просьбы, но из синагоги мы с темнокожей красавицей вышли вместе как старые добрые знакомые. Я спросила о платке.

Мы прошли в затемненное место, где никого, кроме нас, не было. «Царица», оглядевшись вокруг еще раз, сняла головной убор, развернув его в широкий шарф. Длинные волосы черным шелком упали на ее плечи. Несколько раз она сложила особым образом ткань, показывая мне, как правильно повязать платок.

– Хочешь примерить?

– Хочу ли я?! Да!

Через минуту сине-серебристый платок был уже на моей голове. Эйдель – так звали красавицу – одобрительно кивнула и сказала, чтобы я не снимала, что это подарок.

– Спасибо! – я растерялась. – А как же ты?

– Вот так. – Эйдель сняла с плеч тоненькую накидку и быстро повязала ее на голову. – Мне пора, муж ждет.

Уходя, она несколько раз оборачивалась, чтобы помахать на прощание. Тоненькая фигурка растаяла в темноте, и в какую-то минуту мне показалось, что всё происходящее было сном. Дотронулась до своей головы. Рука скользнула по гладкому шелку, по витым тканевым жгутам – нет, не приснилось. Шла домой, не снимая с головы неожиданного подарка и ощущая, как меняется моя походка, как становлюсь выше и стройнее.