Он улетел в Париж другим рейсом

Кресла были неудобными – низкими, с металлическими подлокотниками. Рахиль посмотрела на часы: только десять вечера, а ждать вылета до утра. Ночь предстояло провести на жестком сиденье, отдохнуть не удастся. Рахиль оглядела зал ожидания. Транзитные пассажиры устраивались кто как мог. Некоторые даже спали, откинувшись в неудобной позе на спинку кресла.

«Счастливые люди», – подумала она и достала книжку. Сосредоточиться на чтении не удалось, усталость брала свое. Рахиль положила книжку на колени и, наверное, отключилась на какое-то время. «Рахиль, солнечный лучик», – услышала она голос бабушки. Картинка из детства была ясной, разноцветной: коричневый деревянный пол на их маленькой даче, серые ребристые ставни, все оттенки сирени, оранжевые лилии, темно-бордовые розы, белые скатерти, голубое покрывало на ее детской кровати. «Рахиль, солнечный лучик…» Женщина открыла глаза, привычно провела рукой по коротким, темным с проседью волосам, пожалела, что сон был столь недолгим.

В детстве только бабушка звала ее Рахилью. Бабушка даже уговорила родителей записать это имя в свидетельстве о рождении, но и дома, и в школе, и во дворе все называли ее Раей. Когда Рахили исполнилось 16 лет, бабушки уже не было в этом мире, и паспортистка, по настоянию родителей, вывела в ее первом документе имя Раиса. «Киска-Раиска», – Рахиль вздрогнула, вспомнив, как дразнили ее в школе. После замужества она поменяла нелюбимое имя вместе с паспортом. «Рахиль, солнечный лучик», – бабушкина душа радовалась на небесах.

Рахиль уже семь лет жила одна. С мужем она развелась, как только дочь уехала в Израиль. Бывший муж, «хороший еврейский мальчик», который так нравился маме, оказался мужчиной с «большим сердцем». Его «любви» хватало на всех. «Дорогая, тебе не о чем беспокоиться», – раскрывал он объятья, возвращаясь поздно ночью и принося домой запахи чужих духов. Рахиль мирилась: дети подрастали, и семейные скандалы им были не нужны.

***

Кто-то сел в пустовавшее рядом кресло.
– Не помешаю? – мужской голос оказался приятным.
Рахиль обернулась. Незнакомец смотрел на нее в упор. Он улыбался, хотя взгляд серых глаз был холодноватым.
– Я вас знаю. Вас Раей зовут.
– Ошибаетесь, у меня другое имя, – его самоуверенный тон не понравился Рахили.
– Имя, конечно, может быть и другим, только вас ни с кем не перепутаешь. Ну что вы так смотрите? Мы с вами в одном отряде в пионерском лагере были.
Он назвал самый известный во времена ее детства лагерь на Черном море.
– Вы меня всё же с кем-то путаете. Я действительно когда-то в детстве провела там месяц, но 36 лет прошло…
– Вас невозможно ни с кем перепутать, – повторил незнакомец. – Я знал, что когда-нибудь вас еще увижу. Вы такая же красивая, необыкновенная и снова грустная. Вы и в лагере всегда были грустной.
«Сумасшедший какой-то, – подумала Рахиль. – Грустная… еще бы».

Этот лучший в стране лагерь для отдыха советских детей был ее настоящим кошмаром. Рае-Рахили только исполнилось 13 лет, когда ее за успехи в учебе наградили путевкой туда. В семье решили, что отказываться неприлично. Она прижимала кулачки к глазам с первого дня, чтобы не показывать слез, когда любимое платье пришлось сменить на странную форму, в которой все стали одинаковыми. Общая спальня-палата, где было еще 15 девочек, подъем в шесть утра, невкусная еда, марши строем, бессмысленные речёвки и «Взвейтесь кострами, синие ночи, мы пионеры – дети рабочих». Она не была ребенком рабочих, она не могла по команде переворачиваться на пляже на левый или правый бок, входить, опять же по команде, в воду, она вообще не могла ходить строем. Ей было очень плохо. Особенно тяжело становилось после отбоя, когда перед сном девочки начинали рассказывать анекдоты. Анекдоты были, в основном, про евреев. Евреи в них всегда оказывались глупыми или жадными, у Рахили начинало болеть и сильно биться сердце. И тогда она придумала, нашла выход.

Как только все укладывались, Рахиль начинала рассказывать истории. Она пересказывала девочкам новеллы Мопассана, обрывая их на самом интересном месте, чтобы продолжить следующей ночью. К вечеру вся девчоночья аудитория уже с нетерпением ждала отбоя. Про анекдоты на какое-то время забыли. С ночной проблемой она справилась, но днем ей не давал покоя один мальчишка. Маленького роста, на голову ниже Рахили, он подкрадывался к ней незаметно и шептал прямо в ухо: «Жид, жид, на веревочке бежит…» Однажды в ответ Рахиль сильно его толкнула, он упал, больно ударился и пожаловался вожатой. Рахиль тогда отчитали перед строем за поведение, «недостойное советской школьницы и пионерки», но ей уже было все равно: смена подходила к концу, и настроение от этого улучшалось каждый день. Правда, с этим мальчишкой потом случилась неприятность. Он случайно сорвался с обрыва и упал в море. Его вытащили спасатели и унесли на носилках. Ребятам сказали, что его увезли в больницу, он скоро поправится, и беспокоиться не о чем. А через два дня вечером зажгли прощальный костер. Рахиль была счастлива, веселилась впервые за всю лагерную смену. Она распустила волосы и приколола к ним белую розу – «Рахиль, солнечный лучик». Она танцевала с каким-то долговязым мальчишкой из их отряда и думала только об одном: «Домой, завтра домой».

***

– Идемте пить шампанское, идемте, ресторан открыт.
– Что? – голос соседа вывел ее из оцепенения.
– Когда у вас вылет?
– Еще не скоро, мне ждать до утра, я в Тель-Авив лечу, – Рахиль отвечала автоматически, кивнув на табло.
– А у меня через три часа, я – в Париж. У нас масса времени. Что же так сидеть? Кстати, я Роберт. А вы?.. Не Рая?..
Рахиль назвала свое настоящее имя. Случайный знакомый был ей интересен.

Она пила шампанское маленькими глоточками и разглядывала скан старого фото на планшете Роберта. Это действительно была общая фотография их отряда, и справа во втором ряду стояла девочка с перекинутой через плечо косой. Рахиль узнала себя. «36 лет прошло, скопировать в планшет детское фото, носить с собой, все-таки очень странно, очень», – мысли не давали ей покоя.
– Это я. Узнаете? – Роберт указал на светловолосого мальчика в пилотке и с барабаном.
– Нет, не узнаю. Вы не обижайтесь, столько лет прошло, не помню.
– Ничего, главное, что я вас помню. Все эти годы помнил. Мы ведь с вами танцевали в тот прощальный вечер, у вас еще роза была в волосах.
– Послушайте, это невероятно, невозможно.
– Возможно, нужно только верить в чудеса.

Они проговорили уже больше часа. Рахиль сама не понимала, почему с таким интересом слушает этого незнакомого человека, буквально из детства «свалившегося ей на голову». Он рассказывал ей о своей жизни, вдруг попросил подождать его немного: вышел из ресторана и через десять минут вернулся улыбающимся. Сообщил, что поменял билет и улетит завтра днем.
– Я должен вас проводить, так будет правильно. Знаете, – продолжил он, не давая Рахили опомниться, у меня ведь папа еврей, а мама русская. Так вот, однажды в детстве мне пришлось увидеть, как наш сосед избивал моего отца и орал: «Убирайся, жид поганый!» Мама страшно кричала, и никто, никто не вышел и не вступился. Я маленький был, ничего не мог сделать, только плакал. Потом боялся спать по ночам. Тогда я поклялся себе, что отомщу. Не было такого силового вида спорта, каким бы я ни занимался.
– Отомстили?
– Да.
– И… и… что вы сделали?
– Неважно. Какое это сейчас имеет значение? – улыбнулся Роберт.
Улыбка его была такой искренней, что Рахиль подумала: «Действительно, неважно».

***

Он проводил ее до линии паспортного контроля, как-то церемонно поцеловал ей руку: «Я позвоню вам». Рахиль усмехнулась про себя: «Пустые слова, даже номер телефона не спросил». Мыслями она была уже в Тель-Авиве вместе с дочерью и маленькими внуками-близнецами.
Он позвонил, как только самолет приземлился: «Как долетели? Все хорошо? Скоро мой рейс. Я позвоню из Парижа». Он звонил каждый день. На душе у Рахили было тепло.
– Что происходит, мама? – спросила дочь.
– Я не знаю.

Она вернулась домой через три недели. Не успела открыть дверь в квартиру, как снова высветился на экране телефона его парижский номер.
– Вы дома? Я закончу некоторые дела и прилечу к вам. Да?
– Буду рада, – Рахиль удивилась собственным словам.
Она поставила чемодан и сразу начала искать старый семейный альбом с фотографиями. «Рахиль, солнечный лучик…» Это было то самое фото – девочка Рая с длинной косой, мальчик в пилотке и с барабаном, мальчик, который…

Он позвонил вечером снова, поговорили о ее внуках, о его работе.
– Я уже взял билет, буду через неделю.
– Хочу вас спросить… Мальчик, который упал с обрыва, помните, что с ним случилось? Он ведь больше к нам в отряд не возвращался.
– С того света трудно вернуться.
– Нет, нет, он жив остался, я хорошо всё помню. Нам сказали, что его увезли в больницу.
– А что нам еще могли сказать? Забудьте. Нашли, о чем переживать через столько лет. Всё бывает, оступился, наверное, плавать не умел. До свидания, я позвоню завтра вечером.

Рахиль плохо спала. Короткие тревожные сны приходили и уходили. Тени прошлого, снова бабушкин голос: «Рахиль, солнечный лучик…» Было раннее утро, когда она набрала его номер.
– Что-то случилось? Рахиль?
– Нет, нет, ничего, не волнуйтесь. Роберт…
– Я слушаю, слушаю.
– Тот мальчик… Он сам упал?
– Нет, – ответил Роберт после паузы.
Она села на пол, положила телефон рядом, молча смотрела на синий экран.
– Рахиль? Рахииииль?! Рахииииль?!
Она выключила телефон.