Общество
Еврейский волкодав
Сумерки приносили Одессе налёты, убийства и ограбления...
28.10.2015
Банка с малиновым джемом обнаружилась почему-то на полке, а не в холодильнике, потому от стоящих рядом книг едва уловимо пахло сладким. Пальцы слепо пробежались по тисненым корешкам, Борис вытащил одну наугад – это оказался «Старик» Юрия Трифонова – и рассеянно полистал пожелтевшие страницы. Понедельник, вспомнил он. Это точно был понедельник. Год не помню, число не помню, хоть убей, а понедельник помню.
Ветер кружил опавшие листья, наметая красно-желтые холмики у одиноко стоящих «жигулей», старухи перед подъездом хохлились, презрительно поджимая фиолетовые морщинистые губы, в панельке напротив бесформенный силуэт в розовом халате курил в форточку. Настроение у Бориса было ужасное. С одной стороны – очень хорошо, что Итка приехала, но с другой – приехала прощаться: репатриация, Израиль…
Они проговорили до глубокой ночи, оставив на подоконнике блюдце, полное размокших окурков. Приемник «Океан» простуженно хрипел, она шмыгала покрасневшим носом, приводила какие-то аргументы, он делал вид, что принимает. Итка чувствовала фальшь, злилась, и еле уловимый акцент стал заметнее.
Утром болела голова, погода была так себе, но без дождя. Неожиданно из-за низких серых облаков появилось равнодушное октябрьское солнце. Хрупкие лучи, преломленные кухонным окном, придали Иткиным рыжим волосам красный благородный оттенок. Борис решил, что надо гулять, по дороге она снова принялась оправдываться, говорила о проблемах мамы, о медицинском обеспечении, которого у нас днем с огнем… Он же, увидев спасительный книжный, увлек ее туда.
Борис заглянул на последнюю страницу. Там оказался выцветший штамп букинистического отдела.
Потом они качались на повизгивающих дворовых качелях, говорить не было сил, и каждый молчал о своем. Вдоль витрины гастронома на противоположной стороне улицы, где алкаши стреляли на выпивку, женщина в мешковатом коричневом пальто тащила упирающегося мужа. В сторону детской площадки долетали отдельные ругательства. В разрыв между желтыми пятиэтажками вкатился трамвай, и скандал утонул в стуке колес. Пасюк, художник-график, красавец, модник, спустился на остановку и, повернувшись, церемонно подал руку своей очередной брюнетке. Она сошла так, словно ехала не в общественном транспорте, насквозь пропахшем перегаром рабочих смен, а, по меньшей мере, в «роллс-ройсе», и, осмотревшись по сторонам, взяла Лёню под локоть.
– Привет, – поздоровался Пасюк, подходя к невысокой ограде из голубых труб, отделявшей детскую площадку от тротуара. – Сигареткой не поделитесь?
– Здрасьте, – выглянула из-за его лимонного цвета кожаной куртки брюнетка.
Борис совершенно точно помнил ее родинку над верхней губой, из которой рос черный «дикий» волос, ровную линию зубов, синее пальто. Глаза… Нет, глаза, нет… Должны быть коровьи…
Он захлопал себя по карманам, но Итка уже протягивала синюю пачку «Космоса».
– Я сам не курю, – Лёня вытащил сигарету, – но девушка…
– Вера, – брюнетка обиженно наморщила носик и ударила Пасюка локтем в бок.
– Вера, – невозмутимо повторил Лёня. – Благодарствуйте…
Налетевший порыв ветра подхватил с соседней лавки газету с большой, почти в полосу, фотографией, где товарищ Леонид Ильич Брежнев поздравлял товарища Эриха Хонеккера, и поднял ее на уровень третьего этажа.
– Шагал, – задумчиво сказал Пасюк. Круглые очки в тонкой металлической оправе, предмет зависти поклонников Джона Леннона, весело блеснули. – Влюбленные над городом.
Вера повернулась в сторону подъезда, но Лёня остался стоять.
– Можно полюбопытствовать, – попросил он, – что у вас за издание?
Книга перешла к нему в руки, и Пасюк постучал пальцем по обложке с рисунком пишущей машинки, в которую был вставлен чистый лист бумаги.
– Юрий. Трифонов. – Итка делала паузы между словами. – Очень. Хороший. Писатель.
Каждый из них имел в виду разное: он – иллюстрацию, она – содержание. Борис почувствовал, что начинает ненавидеть обоих. Счастья нет, куда ни ткнись, везде враги.
– Лёня, – строго и требовательно напомнила о себе Вера. – Холодно.
Пасюк кивнул головой, но с места не двинулся.
– Простите,– спросил он, – у вас такой необычный акцент. Вы откуда?
– Вильнюс, – резко отреагировал Борис, давая понять, что Лёня залез на чужую территорию. Но тот пропустил его слова мимо ушей и ждал, пока Итка не кивнула.
– Вильнюс, – повторил Пасюк. – Башня Гедимина, горячий шоколад, костелы, «черный портер»…
Вера легонько потянула его за рукав. Он извинился, брюнетка снова повисла на руке, и парочка зашагала к подъезду. Нахохлившиеся старухи, приготовившись к защите общественной нравственности, еще презрительнее поджали губы. Борис посмотрел на Итку. Она плакала.
Затормозивший под окном автобус вернул его к действительности. На остановку вышла девушка в форме ВВС ЦАХАЛ, на ходу поправляя вьющуюся рыжую прядь, такую же, как у Итки. Он поставил книгу обратно и взял джем.
Евгений Липкович