Братья по эпохе

С кем Шостакович слушал «Голос Америки», как Окуджава написал «Ваше благородие, госпожа удача!» и почему фильмы Сергея Соловьева получали так много премий – в зарисовке о творческой интеллигенции СССР.

Одним из ярчайших талантов, которыми обладал композитор Исаак Шварц, был талант дружить. Не поддерживать нужные связи, не тусоваться с богемой, а именно дружить: крепко, с сердцем, в жизни и творчестве. Во время своей Фрунзенской ссылки он сблизился с семьей Дмитрия Шостаковича. Сестра Шостаковича Мария Дмитриевна, тоже высланная и тоже, к слову сказать, пианистка, была под впечатлением от их встреч, от энергии 14-летнего мальчишки Шварца, успевающего учиться в школе, давать частные уроки, да ещё и работать самостоятельно над собственной техникой. Это она попросила Дмитрия Шостаковича после ссылки принять Йосю в Ленинграде. Это случилось в 1945 году. Шостакович принял сердечно и очень тепло, но преподавательской помощи предложить не смог – в те годы он слишком много ездил по стране, чтобы брать учеников. Зато посоветовал преподавателей и, что самое важное, посоветовал преподавателям обратить внимание на юного Шварца. Так Шварц и стал студентом Ленинградской музыкальной консерватории имени Римского-Корсакова.

В следующем учебном году студент Исаак Шварц был освобождён от платы за обучение (платное высшее и среднее образование в СССР отменили только в 1956 году. – Прим. ред.), чему он, тогда уже муж и отец, обрадовался несказанно. Шварц очень гордился, когда впоследствии вдруг кто-то называл его учеником Шостаковича. В действительности Дмитрий Дмитриевич научил его только крутить ручки радиоприёмника, вылавливая запрещённые эфиры с музыкой и новостями из «большого» мира. Однажды они даже собирались отправить вопрос на «Голос Америки» и подписать его: «Изя и Митя Ш. из Сиверской», но воздержались.

Много-много позже выяснилось, что от оплаты за обучение Шварц был освобожден, потому что её вносил Дмитрий Шостакович.

В конце 40-х, в рамках борьбы с формализмом в искусстве, на Шостаковича понеслись нападки и обвинения в поклонении Западу. Анну Ахматову в печати называли тогда салонной бабой, сошедшей с ума, и предлагали запретить ей писать, Зощенко – циником, негодяем и мерзавцем, весь пафос которого заключался в ненависти к советской власти. Исаак Шварц, благодаря своей ранней биографии, был подходящей мишенью для давления. Его вызвали в консерваторию и прямым текстом потребовали оговорить Шостаковича: дескать, непрофессионален, учит чёрт знает чему, и страшно представить, куда это учение способно привести неокрепшие умы молодых советских композиторов, ведь он точно растит противников советской власти! Шостакович, по отзывам ближнего круга, был человеком, который смертельно не любил бороться с властью, чем оказывался очень удобен. Готовый посвятить власти любую оду в качестве отписки, лишь бы оставили в покое и не мешали работать, он относился к нападкам как к очередной формальности и ругал Шварца за упрямство. Тот отказался оговаривать Дмитрия Дмитриевича, и его выгнали из консерватории.

Шостаковича тоже выгнали, вот почему они, собственно, и накручивали вдвоём радиоэфир в Сиверской. Вокальный цикл «Из еврейской народной поэзии» Дмитрию Дмитриевичу пришлось засунуть в стол – в то время боролись ещё и с космополитизмом. Первый скрипичный концерт – туда же. В качестве извинения за профнепригодность Шостакович написал «Песнь о лесах», ставшую патетическим образцом «большого стиля» официального искусства тех времён и получившую Сталинскую премию.

Исаак Шварц нашёл себе исключительное в своей стабильности и пользе занятие – он устроился аккордеонистом в ближайший санаторий. Играл на зарядке и танцевальных вечерах. Имел успех и работу свою полюбил до дрожи, несмотря на то, что из консерваторского ряда да в «суконные рыла». Когда опускался вечер, над старой танцплощадкой зажигались огни, и Исаак Иосифович с баяном выходил на край сцены, в зал, где зрителями были только женщины. Шварц говорил, что в тот момент чувствовал жизнь по-настоящему состоявшейся. Мужчин в танцзалах почти не бывало – женщины стояли вдоль стен, танцевали в парах, подпевали и млели от восторга, слушая аккордеониста. Потом он говорил Соловьёву: «Ты знаешь, сынок, если за правду тут такое наказание, то жить можно».

Он хотел, чтобы его называли через двойное «а» – Исаак Шварц. «Никто его так не звал, – говорит Соловьёв. – Всю жизнь все называли его просто Изя». С Сергеем Соловьёвым, с которым его свела работа, они дружили крепко и на все времена. Шварц называл его «сынок», не в последнюю очередь потому, что был старше его на 20 с лишним лет. Сергей Александрович говорит, что Шварц ему был послан добрым ангелом и назначен композитором большинства его фильмов. Шварц не только дружить умел, но ещё и приносил удачу. «Станционный смотритель» в 1972 году получил Гран-при Венецианского фестиваля телевизионных фильмов, «Сто дней после детства» в 1975-м – «Серебряного медведя» за режиссуру на Берлинском кинофестивале и Государственную премию СССР, «Наследница по прямой» была награждена в Италии в 1983-м, а «Чужую, белую и рябого» в 1986-м отметили в Венеции отдельным призом жюри. В автобиографической ленте Соловьёва «Те, с которыми я» Шварцу посвящена отдельная большая новелла, полная любви и благодарности.

Булата Окуджаву с Исааком Шварцем связывала не просто работа, но тончайшая творческая эмпатия и сходство эстетических пристрастий – настоящий подарок для творческого союза. В музыке они были как братья-близнецы, читали мысли друг друга и предугадывали действия. Вот почему у них вышли «Песня кавалергарда», «Ваше благородие, госпожа удача!», «Женюсь», «Капли датского короля». Их «Любовь и разлуку» Соловьёв назвал лаконичной версией «Войны и мира»: «Святая наука – расслышать друг друга сквозь ветер на все времена. Две странницы вечных – любовь и разлука поделятся с нами сполна».

В 1975 году вышел «Дерсу Узала» – советско-японский художественный фильм, снятый Акиро Куросавой по мотивам произведений Арсеньева «По Уссурийскому краю» и «Дерсу Узала». Музыку писал Исаак Шварц, чем очень гордился – Куросава влюбился в его работу, услышав музыку в «Станционном смотрителе». Они близко подружились и общались совсем по-братски. Это обстоятельство как раз очень напрягало советские спецслужбы – не к добру тут были родственные отношения с иностранцами. Шварцу долго не давали разрешения на поездку в Японию на съёмки картины. Ему пришлось напрячь весь имеющийся в его распоряжении административный ресурс. На следующий год после премьеры фильм получил «Оскара» как самая лучшая иностранная лента. Первая картина режиссёра, снятая не на японском языке, усыпана всевозможными премиями и призами ассоциаций кинокритиков, писателей и сценаристов.

Однажды Шварц чуть не сделал в своем любимом посёлке Сиверский карьеру общественного деятеля. Его избрали председателем уличного комитета, и он был восторжен перспективами будущих свершений и появившейся сферой влияния. Через две недели он сложил свои полномочия. Когда кинорежиссёр Сергей Соловьёв спросил, что стало причиной, в ответ услышал следующее: «Я должен был дать своё заключение по одной бытовой ситуации, а я даже не понимаю, как такое могло случиться!» «Да что случилось-то?» – не унимался Соловьёв. «Понимаешь, какая история, – начал Шварц. – Выпивали дядя с племянником. После выпивки они то ли целовались, то ли что-то ещё, но племянник откусил дяде язык!» «Господи! – воскликнул Соловьёв. – Но ты-то тут при чём?!» «Вот и я говорю! – ещё громче воскликнул Шварц. – Я должен был вынести общественное решение: что делать с дядей и что делать с племянником. А я вынес личное – не пошли бы они все, сам знаешь куда...»