Мятеж не просит бури

Его хотели видеть вождём всех битников и хиппи, он же лишь повторял, что пятеро детей ему важнее, и ездил к Стене Плача. В итоге Вудсток канул в Лету, а Боб Дилан с нами до сих пор.

В 2016 году в истории Нобелевской премии по литературе произошло уникальное событие – она была присуждена певцу, музыканту Бобу Дилану. До этого лауреатами премии уже становились люди, прежде всего, известные не как литераторы – историк Теодор Моммзен и политик Уинстон Черчилль. Но они были награждены именно что за книги: в первом случае – за научные труды, во втором – за мемуары. Дилан же получил премию с формулировкой «за создание новых поэтических выражений в великой американской песенной традиции».

Литературное значение песен Боба Дилана оценил не только Нобелевский комитет – в 2008 году этот автор-исполнитель был награждён специальным призом Пулитцеровской премии «за глубокое влияние на популярную музыку и американскую культуру, отмеченное лирическими композициями необычайной поэтической силы». Это тем более необычно, что сам Дилан настаивает, что песни имеют не так много общего со стихами. Судить тексты песен в отрыве от музыки действительно очень сложно, но читатели – именно читатели, а не слушатели – могут составить представление о литературном таланте Дилана по его прозаическим книгам – роману «Тарантул» и экспериментальной биографии «Хроники».

«Хроники» – безусловно, очень необычная работа. Интересна она, прежде всего, тем, что даже композиционно резко отличается от классических образцов автобиографии. Здесь нет ожидаемой хронологической последовательности. Боб Дилан останавливается лишь на нескольких пиковых, особенно напряжённых точках своей биографии. Заканчивается же автобиография там же и тогда же, где и начинается – в студии Columbia Records на записи первого альбома 20-летнего певца.

Между началом и финалом «Хроник» оказываются истории, как Дилан стал голосом поколения – и как он добровольно отказался быть этим голосом, как он обрёл новое дыхание после тяжелейшей травмы руки, а потом, восстановившись, испугался, что больше не сможет писать песни. Да и историями это назвать сложно – перед нами именно хроники, ряд вспышек, описанных по-модернистски прерывисто, с отступлениями и возвращениями.

Признавая свою связь с битниками, Боб Дилан, тем не менее, осторожничает с признанием битником и себя – он вообще не терпит поколенческих ярлыков. Однако в стилистическом отношении перед нами именно прозаик-битник, наследующий прежде всего Джеку Керуаку. Его героем – «бродягой Дхармы» – Дилан в юности восхищался, но потом, по собственному признанию, «перерос» его. И все же Керуак как писатель – лёгкий и импульсивный – явно оказывается ориентиром «Хроник».

«В первые же несколько месяцев, что я провел в Нью-Йорке, я утратил интерес к “голодному до оттяга” хипстерскому видению, которое так хорошо проиллюстрировал Керуак в своей книге “На дороге”. Для меня эта книга была как Библия. Но теперь уже нет. Мне по-прежнему нравились задышливые динамичные поэтические боповые фразы, что стекали с пера Джека, но сейчас этот его персонаж казался неуместным, бессмысленным». В русском переводе сходство очень заметно ещё и потому, что «Хроники» переводил Максим Немцов – основной переводчик Джека Керуака на русский, и ему удалось уловить и передать этот общий стилистический нерв.

«Хроники» нельзя назвать автобиографией в классическом смысле ещё и потому, что это не описание личной жизни, а история становления музыканта. Как человек Боб Дилан намеренно ускользает от читателя. Собственно биографических, семейных событий он касается настолько вскользь, что говоря о своей жене во второй части книги, а затем в третьей, даже не уточняет, что это были разные женщины – его первый брак окончился разводом. Пожалуй, отчасти это биография-мистификация – Боб Дилан не столько воссоздаёт себя, сколько лепит своего героя, одержимого музыкой и торжествующего.

Юный Дилан был пухловатым еврейским мальчиком – безусловно, очень одарённым, но не столь уж умелым и востребованным. Выступать в барах, например, его приглашали считанные разы. Тем временем из «Хроник» можно сделать вывод, что до записи на Columbia Records он только этим и занимался. Мистифицирует он и относительно выбранного псевдонима – в книге пишет, что взял его в честь Дилана Томаса, а в других источниках – категорически это отрицает.

При этом Боб Дилан недвусмысленно пишет, что от настоящего своего имени – Роберт Циммерман – он отказался не из-за его еврейского звучания, а из-за трагедии, произошедшей с его тёзкой и однофамильцем: «Что касается Бобби Циммермана, я вам сразу все выложу, можете проверить. Бобби Циммерманом звали одного из первых президентов Сан-Бернардинских “Ангелов”, он погиб в 1964 году в гонках по озеру Басс. У мотоцикла оторвался глушитель, Бобби развернулся, чтобы подобрать его, на него налетели остальные участники, и он сразу погиб. Этого человека больше нет. С ним покончено».

Умалчивая о многих событиях своей жизни, Боб Дилан, однако, чётко проговаривает главное, что сформировало его и как музыканта, и как человека – нетерпимость к протесту ради протеста, коммерческому нонконформизму, «бунту на продажу», как назвали это явление исследователи Джозеф Хиз и Эндрю Поттер.

Едва запев, Боб Дилан был объявлен голосом поколения – поколения 60-х, эпохи молодёжных революций. Однако Дилан не считал себя революционером. Да, творческий поиск не может обойтись без бунта, однако глубинные начала бунта он черпает в народной музыке, в самой песенной стихии, а не в борьбе с социальной несправедливостью. Бунт против бунта, отказ от предписанного контркультурой протеста, борьба с навязанным извне образом – вот основная идея книги. Пожалуй, ради рассказа об этом и были написаны «Хроники».

«Я пытался позже объяснить, что не считаю себя певцом протеста, случилась какая-то фигня. Я и не думал, что против чего-то протестую. Однако я довольно регулярно слышал бунтарские песни, и они меня по-настоящему трогали… Даже в простой мелодичной балладе, которой легко соблазнить девицу, где-то за углом таился бунт. Этого не избежать. В моем репертуаре тоже такие были: что-то приятное вдруг переворачивалось, но вместо бунта выглядывала сама смерть, Мрачный Жнец. Бунт говорил со мной громче. Бунтарь жив и здоров, быть им романтично и почетно. А Мрачный Жнец совсем не таков», – пишет Боб Дилан.

Требования к «бунтарю» стали предъявляться и в отношении образа жизни. К концу 60-х Дилан, которому не исполнилось ещё и 30, был женатым человеком, отцом пятерых детей. Его привлекала обычная жизнь среднего класса, полная тихих семейных радостей: «Рождение детей изменило мою жизнь и отъединило практически от всех и всего, что происходило вокруг. За пределами семьи меня ничего по-настоящему не интересовало, и я смотрел на все сквозь иные очки. Даже кошмарные новости дня, убийства Кеннеди, Кинга, Малколма Икса». Такой образ мысли шёл вразрез с требованиями, которые предъявляла контркультура к вдохновившему её певцу, а он хотел оставаться собой во всём – и в песнях, и в повседневности.

Он отнюдь не ощущал себя своим среди бунтарей-ровесников: «У меня было крайне мало общего с поколением, чьим голосом мне полагалось быть, и еще меньше я о нем знал. Из родного города я уехал всего десять лет назад, я не выражал ничьих мнений. Судьба моя лежала дальше по дороге – вместе с тем, что бы ни подкинула мне жизнь – и не имела ничего общего с изображением какой бы то ни было цивилизации. Быть верным себе – вот что самое главное. Я был скорее ковбоем, нежели Гамельнским крысоловом».

Совершенно осознанно Боб Дилан предпринимает ряд шагов, чтобы разорвать порочную связь между подлинным собой и сложившимся образом бунтаря. Он пишет цикл песен, основанных на рассказах Чехова, едет к Стене Плача, за что тут же обретает репутацию сиониста, поговаривает о том, чтобы поступить в колледж. Однако самым решительным разрывом между поколением и «голосом» этого поколения стал отказ Дилана ехать на фестиваль Вудсток. Это событие, ставшее высшей точкой эры хиппи и одновременно началом её заката, он охарактеризовал однозначно: «Незваные гости, шпионы, злоумышленники, демагоги, мешавшие моей семейной жизни, а также тот факт, что я не имею права их сердить или они подадут на меня в суд, мне весьма не нравились». Но даже после этих радикально антирадикальных шагов Бобу Дилану пришлось на несколько лет уйти в тень и не записывать новых песен, чтобы публика начала его воспринимать как самоценную фигуру в музыке – вне связи с общественным движением и политическими выступлениями.

Боб Дилан. Хроники. Перевод с английского Максима Немцова. М., Эксмо, 2017.