Годар сочинил музыку конфликта

Тему палестино-израильского конфликта французский кинорежиссер Жан-Люк Годар затрагивал во многих своих работах, некоторые из которых сочетали в себе черты как художественного, так и документального кинематографа. Однако после фильма «Здесь и везде» («Ici et Ailleurs» , 1976), который рассказывал об Организации освобождения Палестины, Годар не снимал фильмов, в которых проблема эта находилась бы в центре внимания. Исключением стала состоящая из трех частей 80-минутная кинолента «Наша музыка», показанная в рамках внеконкурсной программы 57-го Каннского кинофестиваля.

Один из главных ее героев — израильтянин французского происхождения, который работает внештатным корреспондентом газеты «Haaretz» и в нескольких сценах даже говорит на иврите. Первая часть, «Ад», представляет собой своего рода коллаж из образов войны, представляемых в новостных журналах и фильмах. Один из героев третьей части, названной «Рай», прогуливается по охраняемому американскими морскими пехотинцами тихому пляжу. А действие «Чистилища» — второй, главной, части фильма, разворачивается в Сараево, куда на литературную конференцию приезжают сам Годар и другие гости, среди которых, в частности, поэт Махмуд Дарвиш (Mahmoud Darwish) (в фильме у него берет интервью израильский журналист).

Французский режиссер не случайно выбрал Сараево местом действия основной части своего фильма. Ведь именно здесь, в этом городе, после десяти лет войны стороны конфликта научились сосуществовать вместе. Может ли это произойти в других частях света и, в особенности, на Ближнем Востоке?.. На такой повествовательно-морфологической основе Годар создает фильм, в котором рассматриваются отношения между понятиями «я» и «другой», становящиеся здесь центром политической, исторической и культурной реальности, которая и является объектом внимания режиссера.

Поскольку Годар — и теоретик, и поэт (причем, в последних фильмах поэт доминирует над теоретиком), многие из его утверждений в фильме весьма неоднозначны. Впрочем, эта неоднозначность едва ли умаляет их действенность. К примеру, когда он заявляет, что образование в 1948 году Государства Израиль сделало израильтянина главным героем художественного кино, а палестинца — главным героем документального, то уже неважно, есть ли у этого утверждения сколько-нибудь реальный смысл. Можно, конечно, посмеяться над чисто французской непринужденностью и элегантностью этих утверждений, равно как и над манерой, с которой Годар их использует, чтобы сплести действительно безрассудный диалектический материал. Но сама формулировка этих фраз и их наличие в фильме позволяют зрителю услышать отголоски годаровского труда, делающие «Нашу музыку» еще одной главой пленительной интеллектуальной автобиографии, которой, собственно, и является кино Жан-Люка Годара.