Top.Mail.Ru

Родной язык

25.09.2002

1920-е годы становятся периодом развития советской литературы на идиш. Появилась целая плеяда мастеров поэзии, прозы и драматургии: Ицик Фефер, Ноах Лурье, Ицик Кипнис, возникла большая группа литературоведов и критиков. Большой популярности в данный период добились поэты Д. Гофштейн, П.Маркиш, Л. Квитко, поэты и критики И. Добрушин, Н. Ойслендер и др. Большинство из них стали членами Союза писателей СССР и получили признание как мастера советской литературы. " Выдающийся советский поэт Лев Квитко, – отмечал в 1960 г. С. Михалков, – писал книги на своем родном языке... Сирота, сын бедняка-переплетчика из подольского села Голоскова, он самоучкой обучился грамоте... Он тянулся к колодцу поэзии, как к свету, словно чувствуя, что литература станет делом всей его жизни".

Главные новшества поэзии на идиш в сборниках «Ойгнс» были представлены в произведениях Переца Маркиша, Лейба Квитко и в некоторой степени в новых поэмах Довида Гофштейна. «Каждый из молодых поэтов, — отмечал литературовед М. Фридберг, – своим собственным способом создал экспрессионистскую поэзию параллельно с крупными достижениями в других центрах развития литературы на идиш – в Варшаве, Нью-Йорке и Лодзи». В целом, в литературе на идиш господствовали постсимволические настроения, которые были общими для всей европейской поэзии 1920-х гг. Для молодых еврейских поэтов на идиш важными темами были ужас и страдания жертв погромов, а также преследования, которым были подвергнуты представители их поколения из-за еврейства. «Поиск решений национальных и социальных проблем сделал некоторых поэтов, живущих как вне, так и внутри Советской России, сторонниками революции, – отмечал М. Фридберг. – Среди них были Маркиш, Квитко и Гофштейн. Но принятие революции было, в основном, двойственным». Отчасти из-за такого отношения к революции Маркиш, Квитко и Гофштейн, cтавшие впоследствии выдающимися поэтами литературы на идиш в Советском Союзе, оставили страну в начале 1920-х гг. и возвратились только во второй половине десятилетия. После возвращения они постепенно отказались от своей ранней манеры, представленной в «Ойгнс» и в их поэзии, изданной за границей, но никогда полностью не изданной в СССР.

Это фундаментальное противоречие между поэтическими достижениями идиш и его идеологической направленностью было отмечено в критической статье Мойше Литвакова по поводу стихов первого сборника «Ойгнс». После сокрушительного и аргументированного ответа Д. Бергельсона дискуссия перешла из области теоретических рассуждений в сферу практики. Уже в 1922-м их разногласия достигли стадии открытых угроз со стороны Литвакова. Последний, используя своё высокое положение в Центральном бюро еврейских секций коммунистической партии, был одним из гонителей поэзии, и его действия на много лет усложнили жизнь и деятельность авторов произведений на идиш в 1920-х гг. (См.: Письмо М. Литвакова в «Bikher velt», №1, Киев, 1919 и ответ Д. Бергельсона в «Dikhtung un gezelshaftlekhkeyt», № 4-5, 1919, с.5 – 16.) В 1921-м группа авторов прибыла в Москву. Они начали проводить совместные литературные вечера, издавались брошюры молодыми поэтами, планировался выпуск литературного ежемесячного журнала «Штром» (пять выпусков появились между 1922-м и 1924-м гг.). Среди активных членов группы были киевские авторы Д. Гофштейн и И. Добрушин. Они были объединены с молодыми киевскими поэтами Ароном Кушнировым и Эзрой Фининбергом и другими и проводили линию на уменьшение экспрессионизма. Следует отметить, что «киевская группа» литераторов в период 1920-х гг. не проявляла себя в качестве политических и культурных диссидентов. В целом, все члены этой группы одобрительно относились к культурной политике партии. Большинство литературоведов сходятся во мнении, что в творчестве всех этих авторов трудно найти оппозиционные мнения по отношению к советской власти или большевизму. Исключение составлял М. Литваков, главный редактор ежедневной газеты на идиш «Дер Эмес», центральным органом евсекций при отделе пропаганды ЦК компартии.

М. Литваков, требуя реальной помощи в создании сильной пропагандистской машины, роль которой отводилась ежедневной «Дер Эмес», столкнулся с индифферентным отношением со стороны поэтов. Тогда появилось заявление Литвакова в «Дер Эмесе» под названием «“Дер Эмес” и литераторы», которое он закончил однозначной угрозой: «…Когда «Дер Эмес» станет сильным и будет иметь большее количество времени и сил, он вспомнит "старые" счета и будет платить по ним с максимальным энтузиазмом». (М. Литваков «Der emes un di literatn», Mосква, 9 января 1922). Однако авторы отклонили требования Литвакова в открытом письме и настаивали на понимании различия между литературой и публицистикой, в стиле которого создавался «Дер Эмес». Они также вновь подтвердили эту позицию в литературной декларации, которая была вскоре издана во втором выпуске ежемесячного «Штрома» ( см. «Дер Эмес», 13 января 1922 г.).Принимая во внимание, что «Ойгнс» и авторы «Штрома» поддержали идею литературной автономии, в 1920-е гг. появились те, кто полностью идентифицировал себя с идеологией нового режима. Это скоро привело к открытым столкновениям между «киевской группой» и группой «идеологов» – молодых авторов, наиболее известными из которых были Ицик Фефер в Украине и Изя Харик в Белоруссии.

В 1925 г. евсекция организовала в Москве отделение идиш в Ассоциации пролетарских писателей. Эта организация публиковала начиная с 1924 г. ежемесячный журнал «Октябрь», и евсекция основала в 1925 г. литературный сборник на идиш под таким же названием. По принципу «подражания» ежемесячнику «Красная новь» был создан в 1925 г. литературный сборник с похожим названием на идиш «Найерд». В этих изданиях достаточно чётко проявлялась «пролетарская» линия развития поэзии на идиш, достаточно лояльная по отношению к политике партии и партийной цензуре. Противостояние между двумя группами – «пролетарских писателей» и «свободных художников» в литературе на идиш получило достаточно чёткое выражение во второй половине 1920-х гг. на страницах нового литературного издания «Ди Ройте Вельт», выходившего в Харькове с 1924-го по 1933-й гг. и ставшего последним убежищем «свободных художников» во второй половине 1920-х гг.


Олег Козерод

{* *}