Пессимизм – роскошь для евреев

Знаменитый зодчий, победивший на архитектурном конкурсе по воссозданию Всемирного торгового центра, тепло вспоминает, как он, будучи молодым человеком, живущим в Бронксе, окунулся в среду, где генерировались прогрессивные идеи, кипели литературные дискуссии на идиш, царил общинный дух… Либскинд убежденно говорит: “Именно эта среда сформировала во мне личность”.

Универсальность и еврейство — вот фундамент его сегодняшнего творчества: “По большому счету, многие архитекторы имеют дело с объектами, а я — с людьми. В этом кроется огромное различие. Большинство архитекторов делают упор на технологию. Я же более всего заинтересован в историях, которые могут поведать город, здание, пространство”. В этом смысле, возводимый им Всемирный торговый центр тоже является материальным воплощением одной из историй, которую он “пишет” для делового центра Манхэттена. Для 57-летнего зодчего “это рассказ Нью-Йорка. О случившейся трагедии. О том, как величие нью-йоркской истории рождает оптимизм, уверенность в том, что город был, есть и будет”.

Право воссоздать Ground Zero, безусловно, было бы замечательным достижением для любого архитектора, однако для человека со сравнительно небольшим портфолио, изначально даже не приглашенного участвовать в конкурсе, оно является чем-то большим. Тем более что Даниель Либскинд, по его же собственным словам, “всегда был неудачником”. Тем не менее, некоторые из критиков предположили, что Либскинд является явным победителем. Сын выживших в Холокосте; иммигрант, влившийся в нью-йоркское общество; зодчий, главным арсеналом средств которого является память… В первом из его больших проектов — дизайне Еврейского музея в Берлине — пронзительное ощущение потери, чувство памяти и надежды таит в себе каждая деталь.



Как и тогда, Либскинд придал дизайну Всемирного торгового центра особый смысл. Центральный момент его плана — воссоздание изначальных зданий. Практически нетронутой останется и яма, оставшаяся после взрыва, — ее отгородят стеной из жидкого цемента, которая будет напоминать одновременно о катастрофе и, как выразился сам архитектор, о “долговечности демократии”. Шпиль высотой 1776 футов, возвышающийся над сооружением, будет сооружен таким образом, что каждое утро 11 сентября не будет отбрасывать тени.

Он родился в польском городе Лодзь, по ту сторону железного занавеса, и прожил там с родителями и сестрой до своего 11-летия. “Послевоенная Польша была ярко выраженной антисемитской страной, — вспоминает архитектор. — Вместо пианино я играл на аккордеоне потому, что пианино родители боялись привезти в дом. Случись такое, нас бы опозорили — поверьте. Потому для меня выбрали “пианино”, которое легко умещалось в чемодане и которое можно было пронести через двор так, чтобы не заметили соседи…”.

И вышло так, что талантливый мальчуган стал виртуозом игры этом музыкальном инструменте. Выступал в передачах польского телевидения, побеждал в музыкальных конкурсах, а в дальнейшем даже стал обеспечивать семью при помощи своего искусства. Вспоминая те времена, Либскинд посмеивается: “Жена мне часто говорит, что, играя на аккордеоне, я зарабатывал больше, нежели занимаясь архитектурой”.

Когда Даниелю было 11 лет, семья находилась в списке первых польских евреев, которым коммунистическое правительство Польши выдало разрешение на иммиграцию в Израиль. “Это был один из самых счастливых моментов в моей жизни, — рассказывает он. — Мы все почувствовали облегчение, какое испытываешь, освободившись от угнетения и трудностей”.



“Переезд в Нью-Йорк в 13 лет стал для меня подтверждением того, во что я верил, — вспоминает архитектор. – Здесь можно было говорить на идиш и делать все, что захочется. Это была, вне всяких сомнений, еврейская столица. Как бы то ни было, Нью-Йорк — гетерогенный город, сконцентрировавший в себе многогранное общество. И евреи в этом социуме представляют не одну, а несметное количество граней — очень изменчивое и очень интересное явление”.

“Я занялся архитектурой потому, что в этом искусстве, как мне казалось, скомбинировано многое, чем я интересуюсь, — говорит Либскинд. — Частью архитектуры является, например, музыка: звук, ритм, темп, акустика, чувство баланса. Чертежи и рисунки составляют артистичную сторону зодчества. А физика, математика, конструктивность и технология — научную”.

Он выбрал эзотерический тип архитектуры, предпочитая строительству философствование и учение. Вместе с женой и тремя детьми приходилось много колесить по свету. Во время странствий Либскинд старательно избегал Германии, делая иной раз неимоверные круги лишь для того, чтобы не пересекать границу этого государства. Как бы то ни было, после победы на конкурсе по дизайну Еврейского музея в Берлине, в 1989-м он со своей семьей приехал туда. “Я был в шоке, — признается он. — Я сомневался в том, что подобное заведение когда-нибудь вообще будет здесь построено. Но мы были там. Мы были там не только для того, чтобы представить музей, но и для того, чтобы показать городу, какую ценность представляют еврейская история и память”.

По странному стечению обстоятельств, трагедия 11 сентября произошла на следующий день после открытия музея. “Я думал о еврейской истории, о том, что у многих раскрылись глаза, — говорит Либскинд. — Но после сентябрьских событий в Нью-Йорке я понял: никто не знает, по какому руслу пойдет теперь история. И сделал вывод, что атакован террористами был лично я”.



Даниель Либскинд, кстати, был единственным, осмелившимся использовать местоимение “я” при описании своего видения нового Всемирного торгового центра — все остальные финалисты говорили от третьего лица. Даже его комментарии во время церемонии объявления победителя содержали в себе нотки иммигрантского статуса. Тем не менее, после встреч архитектора с уцелевшими участниками тех событий, общественными группами и заинтересованными кругами, его проект вызвал общественный резонанс. “Впервые за долгое время люди осознали, что архитектура и дизайн являются гражданским искусством”, — убежден Либскинд.

До сих пор критики удивлялись, каким образом во время эволюции плана от концепции к реальности компромиссом дизайна может стать “сотрудничество”. “Я провожу линию, люди ее видят, — объясняет архитектор. — Но дело-то совсем не в линиях и не в деталях, а в фундаментальном видении”.

Хотя и критиками, и обществом дизайн был принят с восторгом (92 процента положительных мнений), эмоциональная насыщенность проекта некоторых удивила. Так, “New York Times” в одной из своих передовиц выразила обеспокоенность по поводу “пресыщения места иконами памяти и смысла”, а “Times of London” поместила статью, утверждавшую, что дизайн Либскинда “в некоторых местах вторгается на территорию тематического парка”. “Меня очень оскорбляло, когда кто-либо говорил, что моя башня, высотой в 1776 футов, является результативным числом безвкусной массовой продукции. Это то же самое, что отнести в разряд китча День независимости, — говорит Либскинд. — Эти числа не метафоры, они — реальность. Это не просто пустые символы, а основа реальности, в которой живем мы с вами. Люди, не признающие памяти, не имеют будущего. Память не является продуктом чего-либо негативного, нам приходится направлять ее в позитивное русло, придавать ей оптимизм. Этот дух очень свойствен евреям. Голда Мейр однажды сказала, что пессимизм — непозволительная для евреев роскошь. Я считаю, что это абсолютная правда!” .