Евреи и Саладин

В Испании все еще жгут на кострах евреев и еретиков. Правда, историки хвалят короля, при котором сожгли всего сорок человек, а не 120, как при его предшественнике. В России тоже уже помягчение – ведь еще в 1738 году взошел на костер русский военно-морской офицер Александр Возницын, принявший иудаизм, вместе со своим еврейским учителем Борухом Лейбовым. А теперь, при просвещенной Екатерине, за подобное полагается всего лишь каторга.

А в это время в Гамбурге Готхольд Лессинг – человек, придумавший само слово «драматургия» – пишет пьесу «Натан Мудрый». Но даже он признается в своем дневнике: «Я не знаю пока еще такого города в Германии, где бы эта пьеса сейчас могла быть поставлена на сцене». К счастью, он ошибся. Но для этого дожно было пройти 20 лет и понадобилось покровительство великих Шиллера и Гёте. Увы, и сегодня не всякая публика примет такую пьесу, хотя при всей кажущейся архаичности сюжета и идеализированности героев читается текст так, как будто написан вчера.

Действие пьесы происходит в Иерусалиме в 1192 году – ровно через пять лет после того, как султан Саладин отнял город у крестоносцев. Война еще не закончилась, но в Святом Городе снова можно встретить представителей всех трех религий. Уже в первом действии мы видим двух главных положительных героев – еврея Натана и мусульманина Саладина. Вообще, пьеса полна положительных персонажей. Единственный по-настоящему отвратительный тип во всем произведении – это иерусалимский патриарх:

Вообще же, христиане в пьесе (написанной сыном протестантского пастора!), хоть и весьма симпатичные люди, но все время разрываются между человечностью и верностью христианской вере. Например, рыцарь, героически спасший девушку из пожара, огорчен, что спас лишь жидовку. Другой герой готов разрушить счастливую семью, только чтобы вернуть в лоно церкви «заблудшую овцу». И лишь мудрый Натан и Саладин, как бы возвышаясь над этой суетой, ведут заочный меж собой диалог.

Еврей говорит, подчеркнув при этом не раз, что сам всегда останется верен обычаям предков:

И вторит ему Саладин, призывая рыцаря из враждебного ордена Храмовников остаться жить в Иерусалиме:

Ограничимся этими цитатами, предоставив читателям удовольствие самим прочитать пьесу – воистину гимн веротерпимости и человечности. Меня же заинтересовали прототипы героев Лессинга. Под именем Натана, без сомнения, выведен основатель еврейского просвещения Моше Мендельсон, которого с Лессингом связывали узы дружбы, а также и общее увлечение шахматами, которое тоже нашло отражение в пьесе. А султан Саладин? Историчен ли здесь его образ?

Из многих произведений средневековой литературы мы знаем, какое впечатление производил на крестоносцев Саладин – и не только сокрушающей мощью своей армии, но и милосердным отношением к пленникам, доверием к честному слову врага и другими человеческими качествами, так контрастировавшими со звериной жестокостью многих тогдашних христианских владык. Но был ли в действительности Саладин воплощением веротерпимости и плюрализма?

С одной стороны, важнейшей причиной побед Саладина стало то, что он смог объединить под своими знаменами и мусульман разного толка, и евреев, и даже православных христиан, которым тоже опротивело правление крестоносцев в Святой Земле. В результате его завоеваний впервые после двухсотлетнего запрета евреи смогли свободно вернуться в Иерусалим.

Еврейский поэт тех лет Иегуда Альхаризи в книге «Тахкемони» описал, как Саладин вернул евреев в Святой Город, в библейских, почти мессианских выражениях: «И возбудил Б-г дух царя исмаилитян. И снизошел на него дух мудрости и силы, поднялся он на Иерусалим и осадил его. И отдал Б-г город в руку его. И повелел царь, чтобы возгласили по всем городам страны, молодым и старым: говорите к сердцу Иерусалима! Прийди в него каждый, кто из рода Эфраима».

Отношению Саладина к евреям посвятил свое исследование проф. Э. Аштор-Штраусс. Он показал, что за все время царствования Саладина не было религиозных преследований – ни против евреев, ни против христиан, ни в Сирии, где шла война против крестоносцев, ни в мирном Египте, где как раз при дворе одного из его визирей жил тогда в должности врача великий Маймонид.

Увы, в то же время профессор Аштор-Штраусс доказывает, почему реальный Саладин не был либералом. С юных лет он был убежденным мусульманином-суннитом, и законность, которую он насаждал, была мусульманской законностью, шариатом. Все законы против иноверцев, которые были в мусульманском праве, он не только сохранил в силе, но еще и дополнительно подтвердил своими указами. Например, он снова ввел в действие правило, запрещавшее евреям и христианам ездить верхом на лошади или муле (разрешалось только на осле), – закон этот хорошо всем известный, но веками до этого не соблюдавшийся. И при следующих султанах данный и подобные ему законы стали основанием для нарастающего преследования «неверных».

Итак, исторические свидетельства не могут вполне подтвердить образ толерантного султана, для которого нет разницы между евреем, мусульманином или христианином, а есть лишь требования чести и морали. Остается нам лишь прочесть пьесу из далекого XVIII века и попробовать примерить ее идеи на наш XXI-й, снова погрузившийся в пучину религиозных войн, как в Средневековье, но уже без рыцарственности и великодушия.