Храм тишины

В этом году накануне Девятого ава израильская газета «Макор Ришон» обратилась к ряду общественных деятелей с вопросами об их отношении к этому дню и к теме Храма вообще. Как это обычно бывает, кто-то говорил дело, кто-то сотрясал воздух, но мне в память врезался ответ Йоси Сарида (кто не помнит — один из вождей партии «Мерец», в прошлом министр просвещения). «Само понятие “святости” чуждо моему духовному миру, — заявил Сарид. — Борьба евреев и арабов за Храмовую гору для меня подобна войнам примитивных племен между собой». Ну и дальше в том же духе.

Б-г ему судья, Сариду. А мы-то сами как? В наш духовный лексикон входит это понятие? Мы понимаем, о чем идет речь? (Речь идет о еврейском слове «кдуша», которое мы переводим как «святость» за неимением лучшего. Однако надо понимать, что понятие «кадош» в иврите противопоставлено понятиям «будничный, профанный», а не понятию «грешный», как в русском языке. Значительно точнее было бы перевести «сакральный», но тут уже вмешивается стилистика. Ничего не поделаешь, ангелы на небе скорее могут восклицать «Свят, свят, свят Господь, Б-г наш», чем пользоваться словом «сакральный».)

Так вот, когда мы зовем людей на восхождение на Храмовую гору, объясняем необходимый настрой и подготовку, иногда кажется, что для большинства из нас это понятие святости места немногим яснее, чем для Йоси Сарида. Да, Храм и Храмовая гора — это сердце нашей нации, символ, исторический центр, к которому тяготеет вся наша история. Но ведь это вторично. Первична — святость!

Не надейтесь, у меня нет готового ответа. Я хочу только подтолкнуть читателя и себя самого к размышлениям о том, что такое святость в Иерусалимском Храме.

Для начала надо упомянуть несколько потрясающих археологических открытий. Вообще, библейская археология развивается в последние десятилетия гигантскими шагами. Если бы западная цивилизация и впрямь была иудео-христианской, как она себя любит называть, эти открытия должны были бы оказаться на первых страницах газет. Но, увы, я уверен, что многие из читателей о них не слыхали.

Во-первых, в нескольких местах в Восточной Турции, Сирии и Иордании были найдены храмы второго тысячелетия до н. э., до мелочей повторяющие архитектуру Храма Соломона, описанного в Танахе. В Айн-Даре, в Тель-Таинат, в Халебе и в других местах эти храмы, подобно Иерусалимскому Храму, имеют форму прямоугольника, по длинной оси которого идут три помещения: Притвор (Улам), Святилище и Святая святых — с двумя колоннами у входа в Притвор. В части храмов были и другие элементы, присущие Храму Соломона, — например, коридор по внешнему периметру строения и бронзовое «море» у входа. Есть и совпадения в символике: например, в Айн-Даре четыре существа (бык, лев, орел и человек), знакомые нам по пророчеству Йехезкеля о Б-жественной колеснице, держат трон или колесницу тамошнего божества. Тем самым Храм, построенный Соломоном, вовсе не был оригинален по своей архитектуре. Главная его уникальность заключалась в том, что во всех перечисленных храмах во внутреннем помещении, аналоге Святой Святых, находилось божество, стоял идол. А в Иерусалиме этого не было.

Известен рассказ Иосифа Флавия о том, как римский полководец Помпей после долгой войны захватил, наконец, Иерусалим и, в нарушение всех норм, зашел внутрь Храма. Главным впечатлением, потрясением Помпея была пустота в Святой святых. Он не нашел Того, кому поклоняются в этом Храме! Помпей, кстати, немедленно повелел коэнам возобновить их служение в этом странном и непонятном для римлянина Храме.

Второе потрясающее открытие — это, конечно, раскопки Йосефа Гарфинкеля из Иерусалимского университета, которые ведутся в Хирбет-Кейафа, что к югу от Бейт-Шемеша. Первые результаты этих раскопок опубликованы в этом году, но работы продолжаются. Основное значение этих раскопок заключается в том, что это — первые научные доказательства существования объединенного израильско-иудейского царства в XI-X веках до н.э., в эпоху Давида и Соломона. Эту эпоху часть историков пыталась объявить мифической. Но для нашей темы важна находка домашних «ковчегов», по формулировке Гарфинкеля (на иллюстрации справа, фотография публикуется с разрешения Еврейского университета в Иерусалиме) — каменных ящиков богослужебного характера. Аналогичные конструкции у соседних народов содержали идолов. У наших предков в Хирбет-Кейафа такие «ковчеги» тоже стояли — то ли в частных домах, то ли в местных святилищах — но пустые! Обратите внимание — находки эти старше Храма на несколько десятилетий.

Получается, что Храм, так же как его предшественники, — места частного или общинного служения Единому Б-гу — были мало отличимы внешне от своих языческих аналогов. Отличие одно: внутри пустота. Я долго искал хорошую аналогию. Ну, если бы в наше время человек пришел в гигантскую корпорацию и стал бы искать там кабинет генерального директора. А, войдя в кабинет, такой же с виду, как во всех остальных корпорациях, миновав положенную секретаршу и дубовые двери, обнаружил бы пустые стены. Это — примерно то потрясение, которое испытал Помпей в Иерусалиме.

Но это не единственная особенность Храма, которая бросалась в глаза современникам. Коснемся еще двух.

Филон Александрийский, живший в первые годы нашей эры, пишет в книге «О специальных законах»: «Строения [Храмового комплекса] красоты и величия необычайной, и вызывают восхищение всякого, кто их созерцает, а особенно иноземцев, сравнивающих их с общественными зданиями в своих странах… Однако во всем пространстве, окружающем Храм, нет ни одного дерева или рощи, ибо запрещает это Закон». О необычайной красоте Храма и окружающих строений нам известно и из других источников, но взгляд Филона очень важен. Ортодоксальный иудей, он был полностью погружен в эллинистическую культуру своего времени, так что смотрел на Храм и глазами еврея, и глазами грека-философа. И вот что ему бросается в глаза — отсутствие «храмового садоводства». Дальше он приводит несколько соображений в пользу такого решения Закона. Первое из них таково: «Храм — это строение, предназначенное не для наслаждений и соблазнительных удовольствий, а для строгой и суровой святости».

Еще один путешественник, посетивший Храм (то ли за век, то ли за два до Филона) — некто Аристей, описавший в своем письме Филократу поездку в Иерусалим по поручению египетского монарха. Ученые спорят о том, был ли автор действительно греком, или же это эллинизированный еврей, который маскируется под грека. Это не так важно, как то, что бросается в глаза этому посетителю: «А тишина такова, что можно подумать, будто здесь нет никого, хотя служащих находится около семи тысяч (количество приносящих жертвы также очень велико), но все совершается в страхе и достойно великого Б-жества».

Один из самых ярких (и спорных) библеистов наших дней, профессор Исраэль Кнолль, посвятил эпохе Первого Храма книгу, которую назвал «Храм молчания». Можно поспорить с некоторыми его соображениями, но одно из его наблюдений, очевидно, верно: Танах не передает нам ни одной молитвы, ни одного славословия, которое произносил бы священник-коэн во время служения в Храме. В молчании возносил он жертвы Всевышнему — и удалялся. Судя по всему, это было уникальное явление в религиозном ландшафте Ближнего Востока, где необходимой частью служения богам было пение гимнов и вознесение просьб о благополучии и спасении.

Я не претендую на то, чтобы хотя бы приступить к пониманию того, что такое святость. Однако из нашего сегодняшнего обсуждения начинает возникать картина служения Творцу Мира в Иерусалимском Храме — в тишине и молчании, в суровой строгости и в отсутствии какого-либо зрительного образа Б-жества. Картина эта, без сомнения, не исчерпывает религиозного опыта иудаизма. У нас есть синагога и бейт-мидраш, шаббатний стол и заповеди в повседневном быту. Но Храма у нас нет, и я пытаюсь понять, почувствовать, каково было то переживание, которого мы сейчас лишены.