Квартира, где деньги лежат

Много сатириков работало в «Сатириконе» (в силу специфики наших исследований, мы подразумеваем сатириков вполне определенной национальности, вовсе не умаляя квалификации и значения остальных: и рады бы, к примеру, сказать об Аверченко, но, хотя газета «Русское знамя» его иначе, как «жидом без чести и совести» не именовала, славянином он был стопроцентным). Сатириков же мы разбираем исключительно для того, чтобы подчеркнуть разницу между ними и «евреями-зубоскалами», мастерами низкопробных анекдотов. Их и тогда было больше, чем настоящих писателей. Телевидения тогда, правда, не было, поэтому на программу «Аншлаг» собак вешать было бесполезно.

Сотрудничал в «Сатириконе» Дон-Аминадо, настоящая фамилия которого была А. Шполянский. Не следует, впрочем, думать, что он пытался представиться этаким великороссом португальского или гишпанского происхождения: нормальный был загадочный псевдоним, по которому сразу видно, что это псевдоним. Такой же романтически звучащий псевдоним был у О. Л. д’Ора — тоже не французского дворянина, а просто Оршер. Да многие еще… Некоторые — помоложе — работали потом в советской журналистике.

Но мало кого можно сравнить по занимаемому в литературе месту и глубокому следу, оставленному в сознании миллионов людей, с Ильей Ильфом и Евгением Петровым.

Вот тут-то мы и выходим на несколько иной уровень рассуждений, причем отнюдь не претендуя на глубину философских рассуждений и литературоведческих обобщений. «Иной» уровень — потому, что евреем в этом дуэте был только Ильф, урожденный Файнзильберг. Петров же имел подлинную фамилию Катаев, поскольку приходился родным братом Валентину Катаеву и уже поэтому должен был «переименоваться». Так вот, братья Катаевы были людьми русскими.

Второе. Еврейским писателем Ильфа не назовешь, а тем более — Ильфа-Петрова. Оба являлись писателями русскими, просто один из них был евреем по происхождению, от чего не открещивался, но и не ставил свое еврейство в центр творчества. (С этой точки зрения, Бабель, который настаивал на том, что он — русский писатель, без малейшего намека на конъюнктуру, — все-таки может быть проведен по ведомству, скажем, русскоязычных еврейских писателей. Вспомните его героев! Вспомните тематику!)

Но оба участника писательского дуэта родились и выросли в Одессе. И русский язык, которым они разговаривали вне стен гимназии, был не просто русским языком, а еще и его одесским наречием. О нем стоит поговорить.

Дело не только в специфическом акценте, где южнорусская напевность и стремление к смягчению шипящих (Сашя, Машя) сплелись с еврейским взвыванием на последних словах фразы, а звук «г» может обозначаться на письме только как «h». Дело и в самой манере строить фразу, когда вместо утверждения вам задают вопрос, что, как ни удивительно, означает «да». И знаменитое «А ключ от квартиры, где деньги лежат, не хочешь?» именно из той же, как говорится, оперы.

И во вполне украинском слове «маешь» (имеешь) вместо «у тебя есть». И в целом ряде реалий, так хорошо понятных некогда всем в Одессе и непонятных за ее пределами, сколько бы мы эти реалии не использовали в нашей речи. К примеру, Остап-Сулейман -Берта-Мария Бендер — сын турецкоподданного. Так что Сулейман — вроде бы, на месте. А Берта?.. Успокойтесь. Берта здесь тоже здорово на месте, а Сулейман по-русски — Соломон. Ибо турецкое подданство принимали многие евреи в этих портовых местах, которым не хотелось сочетать ущемление в правах с почетной обязанностью пойти в солдаты: подданных Его Величества султана в русскую армию не брали. (Справедливости ради отметим, что именно по этой же причине сохраняли ненавистное им турецкое подданство и многие греческие коммерсанты, хотя им, людям сугубо православным, дорога была открыта везде.) Так вот: все мы говорим «сын турецкоподданного», но только в Одессе понимали, что это за турок.

Оттуда же и знаменитое «блюдечко с голубой каемочкой». Сугубо еврейская манера говорить «нет» так, чтобы это звучало как «да»!

Но дело в том, что это свойственно не только одесским евреям, но и всем одесситам. То есть Петров говорил с Ильфом на том же наречии. Наверное, и со старшим братом —классиком Валентином Петровичем Катаевым. Не зря же, когда тот открывал рот, многие бледнели от негодования.

А уж поэт Станислав Куняев так из себя выходил, что успокоился лишь тогда, когда раскопал в стихотворном наследии гимназиста Вали Катаева стихотворение с юдофобским душком. Ну да смолоду с кем не бывает!