Ксива на шмон

 А Вы знаете, что это значит и на каком языке?

Все, чьи бабушки разговаривали с дедушками на идиш, в попытке скрыть от внуков тему разговора, помнят удивительное сочетание слов и целых оборотов — то совершенно непонятных, то вдруг абсолютно ясных. Для этих людей выражение вроде "А банке мит варенье штейт аф а полке ин ди кладовке" не представляется ни противоестественным, ни непонятном, ни сказанным на любом другом языке, кроме идиша.

Идиш — язык рассеяния, и говорящие на нём люди всегда жили среди других народов, как правило, владели их языком, и при постоянно возникавшей необходимости вводить новые слова и понятия, заимствовали их из языка окружающего населения. И тем, кстати, ничем не отличались от других народов, дополнявших свой язык, хватая отовсюду, где можно. Разве что столь быстро заимствовали из разных источников. Так что с течением небольшого времени разные диалекты идиша становились не очень понятными. Это, кстати, евреев особенно не беспокоило: для общения разных общин друг с другом использовался иврит, резко не принимающий иноземных заимствований.

Но идиш с его судьбой интересует нас тут лишь с одной — и гораздо менее известной стороны: как язык, не только бравший слова из других языков, но и донор, дававший им свои. Практически во всех языках Европы присутствуют слова из идиша. Частью — это так называемые "экзотизмы", то есть слова необходимые для передачи специфики описываемой среды. К примеру, слова "ребе", "хедер", "балагула". Они понятны всем, описывают только еврейскую среду и привязаны к ней, к быту местечка, черты оседлости.

Другие слова — тоже однозначно понимаемые как еврейские — могут употребляться в любом случае и не обязательно связаны с евреями и их бытом.

"Мишиге", "бекицер", "халеймес", широко употребляемые на юге России и на Украине (особенно, в Одессе или Херсоне) понятны всем, и когда цыганка из-под Одессы говорит: "Вы мне эти халеймесы для киндероу не рассказывайте!", вовсе не значит, что она говорит с еврейкой или о еврее.

Мы сейчас не будем говорить о таких словах, как "аминь", "аллелуйя", "херувимы" и "серафимы". Они вошли в европейские языки из древнееврейского, но воспринимаются не более еврейскими, чем имена Мария, Михаил или — что далеко ходить за примерами — Иван.

Но есть масса слов, о происхождении которых никто и не догадывается: раньше их знали немногие — увы, представители криминального, как теперь говорят, мира. Теперь их знают все, так уж повернулась наша жизнь. "Хипеш", "шмон", "ксива", "малина", "мусор", "халява",- список можно продолжать, но для первого знакомства нам хватит разбора и этих "понятий". Занятно, что они проникли в "блатную музыку" через идиш, но все они родом из иврита. Очевидно, те евреи, которые плотно контактировали с блатными, не доверяли непонятности идиша и употребляли уж то, что в Европе никому не понятно — иврит, но, разумеется, в ашкеназском произношении. Отсюда и фонетические особенности. Так, "ктуба" — на иврит документ (брачный), в грубом местечковом произношении может звучать, как "ксивэ". Отсюда и блатное "ксива" — "документ, бумага".

При этом слова, попадая в русский, переиначивали свой смысл. К примеру, "хипеш" восходит к глаголу "хипес", что значит "искать". Но "хипеш" — это не обыск, а шум, крик, скандал. Зато "шмон" от глагола "шмаа" — "слушать", не "допрос", как казалось бы, а, как раз, "обыск". Эти слова понятны всем, но их нерусское происхождение всё-таки заметно, (как у слов "пахан" и "бабай", попавших в ту же среду из татарского).

А вот "малина" звучит более чем по-русски. Место, где встречаются, отдыхают, пьют, где все вокруг свои — одно слово — малина! Между тем, в девичестве малина звалась "мелуна" — в точном переводе — "ночлег". Ну уж очень совпали звук и содержание! Увы, то же следует сказать и о "мусоре", который в бытность евреем был "мосер" — "шпион", "соглядатай". В обрусении этого понятия сказалась вся ненависть и презрение тёмного элемента к доблестным стражам порядка во все времена.

По пятницам в еврейских общинах раздавали пищу неимущим. Не всегда это было молоко, но название за этим вспомоществованием сохранилось "молоко" -- "haляв" на иврит. В русском, где нет звука "h", получилось "х" — "халяв", а потом — "халява". Надеюсь, переводить читателю это слово не нужно.

С этим, кстати, словом связана забавная история. Среди наших людей, поселившихся в Израиле и осваивающих иврит, довольно много жизнерадостных остроумцев. Юмор их сильно напоминает одесское "Джентельмен Шоу". И они иногда развлекаются, составляя фразы на смеси недоученного иврита и не совсем забытого русского. Так родилось очень по-ближневосточному звучащее выражение "аль-hахаляууа" - "на халяву".

…Знать бы весельчакам историю родного народа и его наречий, никогда бы этому слову не вернуться в родные места.

Бекицер: нет худа без добра…