Моше и хиппи

Всевышний искал человека, который мог бы вывести Его народ из Египта. По неизвестным причинам на эту роль не годился ни один из мудрецов тех времен — ни пророк Аарон, ни еврейские старейшины. Творец остановил свой выбор на выросшем при египетском дворе принце. Это был Моше Рабейну. Почему именно Моше? Какие качества сделали его достойным претендентом на роль народного лидера? 

В Мидраше (Шмот Рабба 2:2) по этому поводу приводится следующая история: «Моше пас овец своего тестя, и однажды одна из овец отбилась от стада. Моше пошел следом за ней и увидел, что она остановилась у водоема, чтобы утолить жажду. Моше сочувственно сказал овце: “Если бы я знал, что тебя мучала жажда! Ты, должно быть, утомилась в пути…” С этими словами Моше поднял овцу себе на плечи и понес обратно к стаду. И сказал Господь: “Если он так заботится об овце, значит, он может стать пастухом и для Моей паствы”».

На первый взгляд эта история, объясняющая выбор Всевышнего, прежде всего дает понять, что Моше искренне заботился не только о целой общине, но и о каждом отдельном члене своей паствы, независимо от его поведения. Моше никого и никогда не терял из виду. Именно этот трогательный рассказ дает нам первое представление о безусловной любви Моше к своим подопечным — удивительном качестве, которое в дальнейшем прославит Моше и увековечит память о нем.

Можно также предположить, что именно этот поступок Моше, его внимание к судьбе заблудшей овцы, породил идею распространения знаний и отразил мессианское обещание Творца, согласно которому «даже если вы будете рассеяны до края небес, то и оттуда соберет вас Господь, ваш Б-г, и оттуда Он вернет вас» (Дварим 30:4). Однако и сама эта история, и заключенный в ней смысл гораздо более глубоки.

Повторив про себя слова Моше, с которыми он обратился к овце, мы будем поражены тем, насколько они отражают глубину характера пророка. «Если бы я знал, что тебя мучала жажда! Ты, должно быть, утомилась в пути…»

Настигнув сбежавшее животное у берега реки, Моше увидел в нем не взбунтовавшееся существо, а испуганное создание, которое нуждалось в помощи. Он разглядел то, что многие на его месте не смогли бы увидеть: Моше понял, что именно жажда, а не протест против правил, заставила овцу покинуть привычное ей окружение. Животное просто-напросто не получило от своего «опекуна» то, что было ему необходимо для поддержания сил, если не выживания.

Ласковые слова Моше, в которых прозвучало сожаление о собственной невнимательности, свидетельствуют о широте и кротости его души. Они стали основой и фоном легендарной истории о том, как Моше стал вождем еврейского народа. Он был истинным знатоком человеческой натуры, не спешил судить о человеке, пытаясь в каждом разглядеть добродетель, умел увидеть «жажду» там, где другие видели лишь мятеж. В нетерпеливости и даже неподчинении Моше видел желание роста и развития (см. Ликутей Сихот, том 18, стр. 187).

Моше не был наивным романтиком. Он просто был восприимчивее и проницательнее остальных: знал, как смотреть и где искать, и, что важнее, умел видеть.

Моше наших дней

А теперь следует упомянуть о Моше наших дней — Седьмом Любавичском Ребе, который во многом повторял Моше Рабейну, первого ребе еврейского народа.

Начнем с того, насколько Ребе Менахем-Мендл Шнеерсон был внимателен к гонимым и покинутым евреям. Ребе принял близко к сердцу потрясающие слова святого Баал Шем Това, которыми он ответил на вопрос о его привычке навещать живущих в отдаленных районах евреев, вместо того чтобы ждать, пока они сами не придут к нему. «Каждый еврей — это буква в свитке Торы, — сказал Бешт. — И так же, как свиток Торы не считается кошерным, если в начертанном тексте не хватает одной буквы, еврейский народ — живой свиток Торы — не полон, если не хватает даже одного еврея. Я странствую, чтобы вернуть евреев на их место в Торе».

Любавичский Ребе воплотил слова мудреца в жизнь, построив целое движение посланников ХАБАДа, тех, кто «возвращает Торе ее буквы». И, подобно Моше Рабейну, он увидел жажду там, где другие видели бунт.

В 1960-х, когда еврейская община США была шокирована протестами молодежи и многие евреи восклицали тогда: «Студенческие волнения! Хиппи! Потерянное поколение!», — Ребе сказал: «Американский айсберг равнодушие наконец начал таять. Молодые люди начали понимать, что они не должны соответствовать общепринятым нормам». Вот как Ребе, следуя традиции Моше, определил дух того времени.

По сути, во все времена Ребе смотрел на молодежь именно так. Он говорил: «Бунт молодых не преступление. Напротив, это огонь души, которая не хочет приспосабливаться, которую не устраивает устоявшийся порядок вещей, которая кричит о том, что хочет изменить мир и досадует от того, что не знает, как это сделать». Только Моше мог бы произнести подобные слова.

Ведь так просто повернуться спиной к непокорной бунтующей молодежи, капризным детям, своенравным членам своей общины... Клеймить и осуждать — это так естественно! И так неестественно — нет, даже сверхъестественно — пытаться увидеть в их непокорности и протесте новую мысль, понять их боль как саму причину боли, взглянуть на себя через призму личной ответственности, вместо того чтобы смотреть на других с позиции обвинения.

Но кто сказал, что быть Моше естественно?

Мендл Калменсон
На основе Сихот Кодеш 5740, стр.222