Либретто Творца

На исходе своих дней, передав по воле Б-га народу Израиля уже 612 заповедей, Моисей огласил последнюю, 613-ю: «Запишите себе вот эту песнь, научите ей сынов Израиля, вложите ее в их уста». В простом понимании этих строк Всевышний обращается к Моисею и Йегошуа бин Нуну и говорит о песне «Внимайте небеса, – я буду говорить! Да услышит земля речения моих уст!». Однако в талмудической традиции эта заповедь приобрела иное, гораздо более глубокое толкование, в котором под песней аллегорически понимается сама Тора, а наказ «записать песнь», таким образом, становится повелением написать свиток Торы.

«И сказал Рабба: несмотря на то, что наши предки оставили нам свиток Торы, наша святая обязанность – написать по свитку для себя, ибо сказано: “Запишите себе вот эту песнь…», – говорится в Вавилонском Талмуде в трактате Сангедрин.

Есть нечто поэтичное в том, что эта заповедь стала последней из 613. Всевышний как будто говорит еврейскому народу: «Вы получили Тору, но этого недостаточно. Вы должны обновлять ее в каждом поколении». Поэтому мы по сей день, как и в древние времена, пишем свитки Торы пером на пергаменте. А поскольку в иудаизме как религии нет практически никаких ритуальных предметов, икон и амулетов, то свиток Торы становится, по сути, единственным материальным объектом, считающимся абсолютно священным. Отношение евреев к свитку Торы сродни отношению к человеку, а не к предмету. В ее присутствии евреи встают, словно приветствуя царя. В праздник Симхат Тора евреи танцуют со свитком Торы, как с невестой. А если свиток Торы поврежден или пришел в негодность из-за ветхости, евреи хоронят его, как человека, и скорбят, как будто потеряли близкого родственника. Вся история иудаизма – это история любви народа и Книги.

По мнению выдающегося раввина Нафтали Цви Йегуды Берлина, текст Торы нужно читать, как стихи, а не как прозу. Хотя Тора в основном написана прозой, но, как считает Берлин, ее можно отнести к поэзии сразу по двум признакам. Во-первых, ее текст следует понимать иносказательно, а не буквально: в Торе больше скрытого, чем явного. А во-вторых, как и стихи, Тора намекает нам на глубинный смысл текста. У прозаического повествования смысл, как правило, находится на поверхности, но к Торе, как и к поэзии, это не относится.

Благодаря своей интуиции и прозорливости Берлин предвосхитил основную идею, отраженную уже в XX веке в величайший работе по теме библейского текста – книге немецко-американского филолога Эриха Ауэрбаха «Мимесис». Ауэрбах противопоставляет стиль текста книги Торы манере изложения Гомера. В своем повествовании Гомер приводит удивительно подробные описания каждой сцены, и вся картина предстает перед нами в мельчайших деталях, будто залитая солнечным светом. Тора же дает довольно сухое и сдержанное изложение. Читая Тору, мы почти никогда не знаем, как выглядели главные герои, что они думали, чувствовали, какую носили одежду. «Подчеркиваются только решающие, кульминационные моменты, всё находящееся между ними лишено существенности. Время и пространство оставлены без определения и нуждаются в отдельном толковании. Мысли и чувства не высказаны, о них можно догадаться лишь по отрывочным словам. Всё пребывает в величайшем напряжении, не знающем послаблений. И всё в совокупности обращено к одной-единственной цели – загадочной и на протяжении всего повествования остающейся на заднем плане», – писал Ауэрбах.

Иную концепцию предлагает нам раввин Йехиэль Михель Эпштейн, автор свода законов «Арух а-Шульхан». Он отмечает, что в религиозной литературе после описания жестких споров и дискуссий, в которых мнения мудрецов представлены одно вразрез с другим, обычно указывается: «И то, и это – слово Б-га живого». Эпштейн считает, что поэтому Тора и называется песней – ведь она звучит лучше, когда исполняется на несколько голосов, сплетающихся в многоголосую гармонию.

Иудаизм – это религия слов. Тем не менее, когда речь заходит о духовном, слова становятся песней, будто сами стремятся освободиться от гравитационного притяжения. В любой мелодии всегда присутствует намек на существование измерений, находящихся за пределами нашего восприятия.

Музыка занимает центральное место в еврейской традиции. Мы не молимся, а воспеваем. Мы не читаем текст Торы, а пропеваем его, и в нашей песне каждому слову, каждой фразе соответствует своя внутренняя мелодия. Даже во время изучения Талмуда ученики в иешиве читают его отрывки на определенный мотив. При этом одну и ту же молитву можно пропеть на разные мотивы. Музыка – это отражение еврейского духа, и каждому духовному аспекту соответствует определенная тональность.

613-я заповедь – обновлять Тору в каждом поколении, снова и снова записывая её – означает, что пусть Тора и была дана нам однажды, получать ее мы вольны всякий раз, когда изучаем ее, соблюдаем ее заповеди и вновь стремимся внимать Б-жественному голосу, услышанному почти 3500 лет назад на горе Синай.

Помимо осознанного понимания, всё это, конечно, требует еще и эмоциональности. Чтобы Тора оживала заново, ее передачи из поколения в поколение как истории народа и свода законов – недостаточно. Она должна затрагивать наши эмоции и чувства. Для этого мы должны рассматривать Тору не просто как текст, но еще и как песню. Тора – это либретто Творца, а мы, евреи, – хор, исполнители Его симфонии. Когда евреи разговаривают – они постоянно спорят; но когда они поют, то это пение звучит удивительно гармонично, поскольку музыка – это язык души, и на этом уровне евреи достигают единения друг с другом и с Б-жественным, побеждающим сопротивление низших миров. Тора – песнь Б-га, и поет ее каждый из нас.

Джонатан Сакс