За веру в Гомеле!

Он дважды поднимал в Гомеле восстание против советской власти, за что и получил срок. Но в результате вырвался за океан и стал раввином Вашингтона. Как Рафаил Баришанский победил чекистскую власть?

26 мая 1922 года Совет народных комиссаров издал декрет «О запрещении преподавания детям еврейской национальности религии в хедерах, талмуд-торах и ешиботах». Для воплощения декрета в жизнь в городах и местечках с преобладанием еврейского населения решили провести еврейские рабочие конференции, в том числе и в Гомеле.

«Еврейский рабочий должен освободиться от пут рабства и невежества, в которых его держат цепкие руки раввинов и богачей, – не скрывали своих целей организаторы конференции в Гомеле. – Борьба с хедером – этим позорищем еврейской жизни и бичом рабочих масс, и борьба с трупным ядом синагоги, ежечасно отравляющей умы тысяч еврейских рабочих, могут быть увенчаны успехом лишь при условии поднятия общего культурного уровня еврейских масс».

Гвоздем гомельской конференции стал доклад о борьбе с клерикализмом, из которого следовал единственный вывод – немедленное закрытие хедеров. «Седые рабочие бросали слова гнева и правды в лицо представителям клерикализма и раввину, пришедшему спасти Б-га и Тору», – описывали действо участники конференции. Раввин, которому «бросали слова гнева и правды», – это Рафаил-Мордехай Баришанский, работавший в должности гомельского раввина с 1893 года.

Баришанский был очень уважаемым и авторитетным человеком в городе как в еврейской среде, так и в нееврейской. Он заслуженно считался защитником бедных и отстаивал интересы рабочих перед нанимателями – и это было хорошо известно всем присутствовавшим, однако не помешало оголтелой критике. Хотя Баришанскому дали ответить на нее, но что мог сказать немолодой уже Баришанский в защиту традиций перед гогочущей революционной толпой, и был ли у него хоть один шанс быть услышанным? Он попытался объяснить, что хедеры – это неотъемлемая часть национальной культуры еврейского народа, необходимая для просвещения, образования и воспитания. И оказался в абсолютном меньшинстве: 265 голосами «за» при трех «против» собрание проголосовало за закрытие в Гомеле еврейских хедеров и перевод учеников в советские школы.
– Представители клерикализма и их агенты до сих пор никак не могут смириться с мыслью, что широкие массы идут не за ними, а за своим авангардом – за коммунистической партией! – подвел итоги голосования представитель партийной евсекции Черноглаз.

Покидая зал, раввин Баришанский бросил в сердцах участникам: «Вы пользуетесь успехом только в этих четырех стенах, но есть еще другие стены, где пользуемся успехом мы!» Это было не просто эмоциональное заявление. Еще в 1920 году во время Йом Кипура – самого святого дня в еврейской традиции, в который положено поститься и молиться – власти Гомеля организовали комсомольские гуляния с оркестром и танцами на площади Труда, где находилось большинство синагог, и раввин Баришанский возглавил тогда протест верующих, закончившийся разгоном комсомольских танцулек.

После решения о закрытии хедеров Баришанский, возмущенный действиями властей не меньше, чем в прошлый раз, обошел 22 еще не закрытые большевиками гомельские синагоги. Особо агитировать ему не пришлось – евреи и сами не желали выполнять решения какой-то партийной конференции. И коммунистическая машина неожиданно забуксовала, а хедеры продолжили свою работу.

Для исправления ситуации, усиления влияния на еврейские массы и проведения в жизнь партийной линии в городском театре имени Свердлова был объявлен открытый диспут: «Должны ли быть закрыты хедеры?». Очевидцы рассказывали, что такой публики, какая собралась в пятницу, 2 июня 1923 года, театральные стены никогда не видели – седовласые и седобородые старики, торговцы и ремесленники, бухгалтера и музыканты, рабочие и рестораторы и даже дети.
– Советская власть не запрещает религиозным людям верить и изучать свои мертвые книги, но она совершила бы преступление, если бы разрешила забивать религиозной чушью головы детей, которые еще не в состоянии разобраться в том, чему их учат, – начал выступление представитель партийной евсекции Яков Перелин. – Государственная комиссия по просвещению постановила не допускать существования никаких учебных заведений, в которых преподавался бы так называемый «закон божий» лицам, не достигшим восемнадцати лет.

Однако в этих стенах антиклерикальное воззвание неоднократно прерывалось топаньем, шиканьем, улюлюканьем и криками негодования – план легкого и всеобщего одобрения провалился. И тут поднялся оппонировать Баришанский.
– Закрытие хедеров, – обратился он к залу, и было заметно, что раввин сильно волнуется, – является насилием над религиозными убеждениями и противоречит объявленной советской властью свободе религиозного вероисповедания. Это акт, направленный против всего еврейского народа! За тысячу лет евреи не испытывали такого гнета, как последние четыре года советской власти! Если я буду арестован – вы будете арестованы вместе со мной!

После этих слов в зале вспыхнула острая перепалка, быстро переросшая в стычку между верующими и представителями партийной евсекции. В итоге Черноглазу разбили очки, а у Перелина стащили папку с документами и разбросали их по залу. И коммунисты под всеобщее улюлюканье покинули театр.

Партия, неожиданно получившая народный отпор, пришла в ярость и тут же обвинила раввина Баришанского, организовавшего протест, во всевозможных грехах, включая изгнание Баруха Спинозы из голландской общины и доведение до самоубийства Уриэля Акосты в 1640 году. Раввина назвали с партийной трибуны «тихоновцем иудейского вероисповедания», имея в виду православного патриарха Тихона, выступившего резко против конфискации церковных ценностей в пользу государства.
– Клерикальные группировки во главе с раввином Баришанским стремятся воссоздать прежнюю еврейскую общину и всяческими способами обеспечить в ней свое полное господство и влияние, – заявил один из лидеров гомельских коммунистов. – Для этого они стремятся подвести под себя материальную базу путем связи с отделением Американского распределительного комитета в Гомельской губернии, который получил из Америки продукты для распределения между еврейскими нуждающимися.

Обвинение в «связях с Америкой» уже тогда было классическим. И 4 июля 1923 года, спустя два дня после диспута в театре, Гомельский отдел политуправления выпустил официальное сообщение об аресте Баришанского «за подготовку и организацию контрреволюционных выступлений» и передаче раввина в руки революционного трибунала. Среди предъявленных раввину обвинений были и совсем диковинные: например, «отрицает классовую борьбу». Но скорый революционный суд признал Рафаила-Мордехая Баришанского виновным и приговорил к тюремному заключению сроком на год – за преподавание детям и подросткам религиозных дисциплин. Считай – повезло. Слишком силён был в городе авторитет раввина, а советская власть была еще не столь прочна.

Немедленно после приговора начались протесты, петиции, обращения, собрания и демонстрации. И через семь месяцев Баришанского выпустили. Тем временем в Гомеле шёл процесс над другим раввином – 70-летним стариком, который был членом бейт-дина – еврейского внутриобщинного суда. Его членство в этом органе и стало сутью обвинения – «непризнание прерогативы государственных судов». Вслед за ним такое обвинение собирались предъявить всем раввинам города. Только освободившийся из заключения Баришанский выступил публично с поддержкой в адрес своих коллег и заявил, что его не пугает перспектива снова оказаться в тюрьме. И это помогло.

Удивительно, но эта история имеет благополучный конец: в тот раз гомельским евреям удалось отбиться от преследования властей и защитить свои хедеры и иешивы. Но в конце 1923 года раввина Баришанского вынудили покинуть страну. Он какое-то время занимал раввинскую должность в Филадельфии, потом был главным раввином американской столицы – Вашингтона, а в старости переехал в Нью-Йорк, где преподавал Тору и Талмуд вплоть до самой смерти в 1950 году. И остался в еврейской памяти как раввин, победивший советскую власть.