Идол в теле

История о золотом тельце известна абсолютно всем – даже людям, не особо знакомым с библейским текстом. И изучена, казалось бы, вдоль и поперёк: за прошедшие века и тысячелетия еврейскими мудрецами написаны сотни томов комментариев к этой истории. Но вразумительного ответа на главный её вопрос до сих пор нет: как вообще оказалось возможным, чтобы евреи, удостоившиеся только что узреть существование Глобального Творца, так быстро впали в грех идолопоклонства, причем в столь варварском виде – поклонения золотому истукану?

Возможно, объяснение находится не в каких-то высоких сферах, а на уровне базовой психологии и простейших рефлексов. Ведь куда проще поверить в ту Высшую Силу, которую можно увидеть и потрогать руками, например, в тельца, фотографию Ленина на белой стене или его мумию в Мавзолее.

Гораздо сложнее принять незримую абстракцию, без тела и образа, но абсолютно всепроникающую. Для принятия абстракции такого высокого порядка необходимо совершить определенное интеллектуальное усилие, которое нелегко дается и развитому человеку. А что уж тут говорить о сбежавших из Египта вчерашних рабах. Понятно, что им хотелось, чтобы их бог был ничем не хуже, чем у других народов – оттого и изваяли себе египетского Аписа. Да и пляски вокруг него водили, чтобы было всё, как у других народов. Беда заключалась лишь в том, что быть такими же, как другие, у евреев не очень получается.

В общем, танцующие вокруг тельца евреи испытывали вполне объяснимые простые человеческие желания – понятные и даже в чем-то сентиментальные. Да и какие еще эмоции они, малограмотные и только вчера освобожденные рабы, могли еще испытывать. Отчего же тогда пришел в такой гнев Моисей, увидев картины этих варварских плясок? Зачем надо бить скрижали, устраивать истерики, а затем и самую настоящую резню в стане – вот это всё?

Дело в том, что Моисей просто испугался, что за время пребывания в Египте идолопоклонство у евреев перешло некую грань, превратившись из интеллектуального заблуждения – в эмоциональное. Ведь исправить последнее необычайно тяжело. Пока человек принимает некую ложную идею или концепцию на интеллектуальном уровне, он еще способен прислушиваться к доводам разума и контраргументам, и его можно, если и не переубедить, то хотя бы заставить задуматься. Но в тот момент, когда такая концепция принимается человеком на уровне эмоций, он мгновенно выстраивает под нее интеллектуальный базис и теперь уже остается глух к любым другим точкам зрения.

Фактически он становится фанатиком, членом тоталитарной секты. Помню, как назвал несусветной глупостью традицию советских молодожёнов посещать Мавзолей Ленина накануне похода в загс, и бабушка моей жены – казалось бы, умная женщина, прожившая большую и тяжёлую жизнь и всё про неё понимающая – неожиданно восприняла мои слова как самое настоящее святотатство! Как и мой прогноз, что через десять лет после кончины дорогого Леонида Ильича о нём будут вспоминать, как о круглом идиоте, упорно ведшем страну к краху. И никакие логические аргументы убедить бабушку не могли – это была чистой воды вера в коммунистических идолов.

Поэтому Моисея и охватил такой ужас при виде пляшущих у золотой статуи евреев – ему действительно было чего бояться. Тем более что идол этот был не только заменой Б-гу, но и заменой самому Моисею – ведь вышедшие из рабства евреи, согласно комментарию выдающегося раввина Шимшона Гирша, «рассматривали Моисея не как инструмент божественной воли, а как существо, которое в силу своих личных качеств возвысилось над обычной человеческой природой и достигло уровня божественности и влияния на неё». И его недолгая отлучка вынудила евреев искать другой образ-посредник, связующий их с Высшей Волей.

Эта история призвана была впоследствии предостеречь евреев от опасности обожествления или придания слишком большого значения какой-либо конкретной человеческой личности. Любые попытки представить ту или иную личность как незаменимую в исполнении некой миссии и уж тем более наделенную некой божественностью выглядят с точки зрения иудаизма не просто нелепыми, но и опасными для будущего нации и человечества в целом. Даже если речь идет о такой личности, как Моисей.

Отсюда следует и другой неумолимый вывод: любые попытки представить того или иного духовного или политического лидера непогрешимым и единственным, «кто знает, как надо», являются, с еврейской точки зрения, просто смехотворными. При этом ответственность лидера за всё, что происходит с народом, неимоверно велика. Это отчетливо видно хотя бы по тому гневному вопросу, который бросает Моисей в лицо своему брату Аарону, которого он оставил за старшего во время своей отлучки: «Что этот народ сделал тебе, раз ты позволил такому большому греху прийти в него?!» Было бы неплохо, если бы современные лидеры Израиля умели задавать себе и своим соратникам такие вопросы.