Еврей среди чужих

Больше сорока лет назад, в 1980-м, я поступал на химический факультет Бакинского университета. Конкурс был относительно небольшой – пять человек на место. И хоть антисемитизма в Баку как массового явления не было, это отнюдь не избавляло меня от страха провала с последующим неминуемым уходом в сентябре в Советскую армию, где антисемитизм как раз был – и нешуточный.

Но ещё больше моего провала на экзаменах боялись родители. И мать немало удивила меня, сообщив накануне первого вступительного экзамена, что идет в синагогу – дать монетку и попросить стариков помолиться за мой успех. Где именно находилась в моем родном городе синагога, я тогда и понятия не имел. Зато вроде бы точно знал, что мои родители – в отличие от бабок и деда! – крайне далеки от всего, что связано с религией – и нашей, и любой другой. Больше того – оба вроде были убежденными коммунистами и числились на хорошем счету в своих парткомах. А тут надо же – «чтобы помолились за успех»!

Уже потом я понял, что они были в этом далеко не одиноки. Многие советские евреи были очень далеки от религии, а некоторые из них даже преподавали курсы атеизма, истории КПСС и научного коммунизма в различных вузах, но когда на их головы сваливалось какое-то, пусть даже и не самое тяжелое испытание, у них в душе словно что-то щелкало – и ноги сами несли их в синагогу. И не умея молиться сами, они просили помолиться собиравшихся там стариков – за успех, за благополучный исход судебного дела, за скорейшее выздоровление.

Сейчас, сидя по субботам в синагоге и чувствуя, как в душе возникает необъяснимый трепет, я спрашиваю себя: откуда у меня, выросшего в совершенно светской среде, берется этот непостижимый трепет? Идет ли он от разума – от осознания тех истин, к которым я шёл в течение десятилетий, или же заложен во мне на уровне бессознательного, а потому не зависит от меня?

Признаюсь, что ответа я не нахожу. Но иногда мне кажется, что он таится в недельной главе «Вайелех», которая читается в эту субботу во всех синагогах планеты. Этой главой открывается рассказ о последнем дне жизни Моисея и его предсмертных наставлениях нашему жестоковыйному народу. И одно из первых среди них – обязанность публичного чтения текста Пятикнижия: «Когда весь Израиль придет, чтобы предстать перед Б-гом в месте, которое Он изберет, читай это Учение вслух всему народу. Собери весь народ – мужчин, женщин и детей, а также переселенцев, которые живут в ваших городах, чтобы они слушали и учились!»

Пройдут сотни лет – и великий Эзра учредит традицию еженедельного публичного чтения Торы, а затем пролетят еще столетия, прежде чем текст Пятикнижия будет разбит на привычные нам сегодня недельные главы, которые читаются сегодня. Но корни этой традиции – в вышеприведенных словах из отрывка «Вайелех».

И тут, собственно говоря, возникает вполне закономерный вопрос: а зачем вообще это публичное чтение нужно? Чтобы народ таким образом учил Тору? Вряд ли. Много ли выучишь, стоя в толпе? Да тут за чтецом еле следить успеваешь! К тому же – вернувшись из Вавилонского изгнания, евреи в массе своей говорили на греческом и арамейском, а иврит знали плохо, так что и не особо понимали, что там читается с возвышения. И уж тем более это касалось детей, которые, как выясняется из текста, тоже обязательно должны присутствовать на чтении. Но они-то уж точно ничего не могли разобрать из этого чтения! Их зачем мучить?

И тут весь пазл у меня связался воедино. Пусть на уровне сознания малые дети и в самом деле не могут этого воспринять, но в самые недра их бессознательного закладывается эта связь – родители, синагога, какой-то странный свиток, глядя в который, странный дядька бубнит на незнакомом языке что-то совершенно непонятное, но одновременно что-то очень близкое и родное. И именно так и формируется народ – не по принципу крови, а по тем базовым духовным и культурным ценностям, которые его объединяют. И в случае еврейского народа такой объединяющей силой во все времена была именно Тора. И пусть потом каждый может очень далеко уйти от всего этого, но, когда придёт час испытания, ноги сами понесут его в синагогу.

Автор этих строк принадлежит к тому поколению евреев, с которыми сделали всё, чтобы у них не возникло ощущения этой связи. Ведь выбивание этих основ было основной целью советского воспитания. Первый такой удар был нанесен по нашим дедам и бабкам, которые резво шагали в рядах первых комсомольцев, хотя попроси их – они ещё могли отчеканить пару молитв так, что от зубов отскакивало. Но наши родители этого всего уже не знали, хотя недавно отец мне признался, что бабка втайне от деда заставила его заучить несколько молитв и отрывков из Пятикнижия на идише, да так, что он помнит их до сих пор. Однако уже в том поколении это было редкое исключение.

Но нам не было дано и этого! И потому многие из нас не только ничего не знали о еврействе, но – что там греха таить! – и стеснялись самого факта принадлежности. Впрочем, может быть, именно поэтому для многих оказалось столь сладостным возвращение обратно – к истокам и национальным корням. А тот холодок, который возникает у меня в груди, когда в нашей синагоге открывается шкаф со свитками Торы – той самой, которая и объединяет нас всех воедино, – явно свидетельствует, что принадлежностью к этому народу надо гордиться, а не стыдиться.