Почему Моше не отрекся от евреев?

Из всех деталей истории о золотом тельце самой поразительной является контраст между поведением Моше и его соплеменников. В то время как сам Моше стоит на вершине Синая, витая в облаках физически и духовно, готовясь принять Тору, у подножия горы еврейский народ опустился на самый низший из возможных духовных уровней, восстав против всех религиозных, общественных и моральных норм.

Несоответствие этих сцен не дает нам покоя; те, кто находился внизу, вели себя так низко и недостойно, будто и вовсе позабыли о том, что происходит над ними. Если на мысленные образы наложить соответствующую музыку, эта контрастность проявится еще ярче. Сцену встречи Моше с Б-гом можно сопроводить самой мягкой, гармоничной и лиричной мелодией, которую могли бы сыграть, скажем, небесные арфы или скрипки. У подножия Синая звучала бы совсем другая музыка: ритмичный бой барабанов сотрясал бы воздух, погружая собравшихся в безрассудное состояние и побуждая их к участию в разнузданном безумии.

Мы читаем эту историю, затаив дыхание и надеясь на то, что евреи одумаются, выйдут из состояния транса, поднимут глаза вверх, пусть даже всего на мгновенье, и вспомнят о происходящем на Небесах. Описание этих сцен напоминает нам о том, как отвратительно порой может вести себя человек в личной жизни. Вот, к примеру, жена изменяет мужу, пока тот оформляет в банке ипотечный кредит, чтобы купить дом их мечты. Муж изменяет жене, а у нее в это время начались схватки, она одна пытается добраться до роддома. Это контраст между преданностью и неверностью, самоотверженностью и эгоизмом, любовью и похотью, терпеливым выстраиванием отношений и поиском сиюминутных удовольствий, вечным и преходящим, душой и телом, человеческой порядочностью и животным инстинктом.

Такая перемена не возникает на пустом месте: чтобы человек согрешил, он должен пребывать в совершенном неведении, что происходит над ним, за его пределами. Такое поведение возможно лишь в том случае, если человек сознательно отводит взгляд от Небес. Первое, что сделали евреи у подножия горы Синай, — вычеркнули Моше из своей памяти; для них он умер. Освободившись от внешнего «супер-эго», люди дали волю своим инстинктам, позволили своему подсознанию вернуться в первобытное состояние. Моше, который мог бы их пристыдить, уже нет, поэтому они позволили себе жить одним мгновеньем и духовно деградировать.

Но Моше, конечно, жив. Он не только продолжает пребывать на вершине Синая, он еще и встает на защиту этих жалких людей, как упрямый адвокат, борющийся за своего клиента, все обвинения в адрес которого справедливы и обоснованы. Если бы Моше с отвращением отрекся от евреев, мы легко смогли бы его понять; удивительно то, что он начал защищать этих примитивных людей, и это не может не вдохновлять. Моше уверен в том, что говорит. Он знает, что евреи способны на большее. Он уверен в том, что где-то в глубинах их коллективного сознания таится добропорядочность, которая со временем проявится. Моше убежден в том, что этот народ еще не раскрылся до конца, что его ждет большое будущее. Он верит в еврейский народ и в его способность выстроить здоровые отношения с Б-гом, основанные на верности и взаимной любви.

И это подводит нас к следующей мысли: пока человек живет в нижнем из миров, не думая о том, что происходит в высших, от самого себя и от совершения греха его спасает происходящее в это время на Небесах. В тот самый момент, когда евреи поклонялись золотому тельцу и изо всех сил старались забыть о Б-ге, вычеркнуть из памяти Моше, намеренно отводя взгляды от вершины Синая, именно происходящая на горе беседа спасает их от уничтожения. Когда беспредел внизу достигает апогея, забытый и отвергнутый Моше молится забытому и отвергнутому Б-гу о народе, чья память коротка, а вера слаба. Но самое удивительное то, что Всевышний откликается на эту молитву: Он тоже верит в еврейский народ, поэтому готов простить его безрассудство и продолжать строить с ним отношения.

Разве эти люди (то есть мы) задумались хоть на минуту о том, что происходило на Небесах, пока мы столь недостойно вели себя в этом мире? Возможно, если бы мы сделали это, Моше не пришлось бы порицать нас. Охватившее нас смущение не позволило бы нам согрешить повторно. Возможно, если бы мы смогли ясно разглядеть контраст между замутненным и светлым, между ограниченным и возвышенным, то и нелепость игнорирования происходящего вовне тоже стала бы очевидной. Это и есть путь к жизни, исполненной большей святости.