Дом из камня

Что мы здесь делаем?

Все возможные ответы на этот вопрос можно разделить на две основные категории: а) живем для себя (радуемся жизни, реализуем свой потенциал, достигаем превосходства над другими и т. д.); б) служим чему-то большему, нежели мы сами (обществу, истории, Б-гу).

Самое интересное — то, что оба ответа, скорее всего, верны. С одной стороны, мы стремимся к самоусовершенствованию, пытаемся выжать максимум как из накопленного житейского опыта, так и каждого выпавшего шанса. Не спешите объяснять это стремление поверхностным эгоизмом — не исключено, что в нем присутствует нечто очень глубокое и настоящее, посеянное в нашей душе Создателем и определяющее наши индивидуальность и предназначение. С другой же стороны, мы прекрасно понимаем, что являемся частью чего-то большего, чем просто мы сами, и если наше существование и имеет смысл, то лишь потому что служит реальности, которая куда шире нашего собственного ограниченного субъективного бытия.

Обе стороны этого непростого вопроса затрагиваются как в Торе, так и нашими мудрецами. С одной стороны, Тора (Дварим, 11:13-21 и Ваикра, 12:3-13) подчеркивает, что Б-жественная программа жизни ориентирована на благо человека, как материально, так и духовно. «Заповеди были даны нам лишь для того, чтобы улучшить род человеческий», — говорится в Мидраше. Талмуд идет еще дальше: «Каждый человек обязан говорить: Мир был создан ради меня». Таким образом, хасидские мудрецы называют историю о душе «падением во имя подъема», поскольку переход души в физическое состояние приводит к ослаблению ее духовных способностей и восприимчивости, но при этом главная цель всего этого состоит в том, что душа поднимается за счет трудностей и побед в земной жизни.

Самая высокая хвала, которую Тора возносит Моше (а Маймонид так вообще называет его самым совершенным человеком), состоит в том, что он был «слугой Б-га». Наши мудрецы постоянно призывают нас стараться быть альтруистами, чтобы все, что мы делаем, было пронизано осознанием того, что «я не был бы создан, иначе как для того, чтобы служить Творцу моему» (Талмуд, Кидушин, 82:2). Чтобы понять взаимодействие между этими двумя явно несопоставимыми устремлениями и уяснить, какие места они занимают в структуре нашего жизненного предназначения, мы должны для начала изучить то, что произошло в жизни Яакова, отца народа Израиля.

Путешествие к истокам

«Все случившееся с праотцами (прародителями еврейского народа Авраамом, Ицхаком и Яаковом), — пишет Нахманид, — стало знаком для их детей. Поэтому Тора подробно рассказывает об их путешествиях, поисках и других событиях (в их жизни)… Все это должно стать уроком на будущее: когда что-то случается с одним из трех Праотцов, он понимает, что предопределено его потомкам». Жизни наших праотцов — это больше, чем просто модели для подражания или источники вдохновения, это такие комплексные чертежи, которые отмечают каждый поворот нашего жизненном пути и разбирают каждую дилемму и каждый парадокс, с которыми мы могли бы столкнуться.

В 28-й главе Берейшит рассказывается о том, как Яаков покидает Святую землю, где провел первую половину своей жизни, отданную учебе, и отправляется в Харан, где двадцать лет работает на своего коварного дядю Лавана в порочном и загнивающем обществе (само название Харан, означающее «гнев», говорит о том, что это был «объект гнева Б-жьего на земле»). Но при всем при этом Яаков оставался преданным Б-гу и человеку, честно служа Лавану, скрупулезно соблюдая все 613 заповедей Торы (комментарий Раши на Берейшит, 32:5) и храня в памяти все усвоенное за годы учебы (там же, 33:18). Более того, он даже сумел добиться материального благополучия, скопив внушительное состояние. В Харане Яаков женился и именно там стал отцом одиннадцати из двенадцати сыновей, которые положили начало двенадцати коленам Израиля.

Путешествие Яакова в Харан — это история падения души на землю. Ведь душа тоже оставляет духовную идиллию, каковой является существование, погруженное в б-жественную осведомленность и знание. Душа покидает эту идиллию ради того, чтобы бороться на службе у «Лавана» в среде «Харана», ибо материальное состояние — это нечестивый плут, стремящийся обострить телесное и притупить Б-жественное, сбивающий с толку душевные приоритеты и беспрестанно угрожающий ее добродетели. Однако любая душа в силах, как и ребенок Яакова, «упасть во имя подъема», подъема из Харана, материального мира, сохранив при этом нетронутой душевную чистоту и душевную память. И действительно, душа не только возвращается с новыми душевными силами, которые закалены трудностями, но становится «богаче», научившись использовать силы и ресурсы физического мира для реализации своих духовных целей. И, что более всего примечательно, в своем духовном состоянии душа совершенна, но бездетна; ибо только в физическом бытии на физической земле исполнимы Б-жественные заповеди, которые являются потомством души и ее связью с бесконечным и вечным.

Обет Яакова

По дороге в Харан Яаков заночевал на горе Мория. Там ему приснился знаменитый сон, в котором он увидел спустившихся ангелов и лестницу с земли на небо и получил благословение Б-жье. Проснувшись, Яаков взял камень, на котором спал, и поставил его обелиском. И дал обет, упоминаемый Торой в следующих трех строфах (Берейшит, 28:20-22):

«Если Б-г будет со мною и сохранит меня на том пути, которым я иду, и даст мне хлеб для еды и одежду для тела, И я вернусь благополучно в дом отца своего, и будет Г-сподь мне Б-гом, То камень этот, который я поставил как обелиск, станет домом Б-жьим…»

Синтаксическая конструкция обета Яакова, как она изложена в Торе, вызывает несколько вопросов. Обет состоит из двух частей: а) предварительное условие его исполнения («если Б-г будет со мною, даст мне хлеб для еды и одежду для тела», и т. д.); б) то, что Яаков обещает сделать («камень этот... станет домом Б-жьим»). Но сложность анализа этой конструкции состоит в размытости границы между этими частями, т. е. непонятно, где кончается первая и где начинается вторая. Первая из трех строф — это, очевидно, часть условий — то, что сделает Б-г для Яакова, чтобы тот смог выполнить свой обет. То же самое касается и первой части второй строфы — «и я вернусь благополучно в дом отца своего». В третьей строфе говорится о том, что Яаков сделает для Б-га. Но что же со второй частью второй строфы — «и будет Г-сподь мне Б-гом»? Является ли эта часть обязательным условием для выполнения обета или же это все же часть самого обещания?

Двое из великих комментаторов Торы, Раши (равин Шломо Ицхаки, 1040-1105) и Нахманид (раввин Моше бен Нахман, 1194-1270), обсуждают в своих трудах этот сложный для толкования момент. Раши, в частности, пишет, что первые две строфы — это условия, тогда как третья являет нам суть обещания Яакова: для того, чтобы Яаков превратил камень в дом Б-жий, он хочет почувствовать, что Всесильный — это и есть его Б-г. Однако Нахманид считает слова «и Г-сподь будет моим Б-гом» частью самого обета, а не условием: Яаков говорит, что если Б-г защитит его, даст пищу и одежду, то он сделает Б-га своим Б-гом, а камень — святилищем Б-жьим. В каком же из этих двух толкований заключен более глубокий смысл? И почему Тора рассказывает об обете Яакова таким образом, что допускаются разночтения?

Жилище

Наши мудрецы объясняют цель Создания желанием Б-га построить «жилище в приземленных сферах». Б-г хотел, чтобы существовала приземленная сфера, т. е. такая реальность, которая недоброжелательна к духовности и Б-жественности, и чтобы это чужеродное место было бы превращено в жилище для Него, в окружение, восприимчивое и подчиненное Его благодетели и истине.

Эта приземленная сфера, объясняет раввин Шнеор Залман из Ляд в своей книге Тания, и есть наш физический мир, «ниже которого уже нет ничего, в том смысле, что здесь затмевается свет Б-жий… да так, что возникают силы, которые на самом деле противодействуют Б-гу, например утверждениями вроде “я есть высшая инстанция”». Физический мир — это величайшая тайна Б-жественной истины. Духовное бытие (т. е. идея или чувство) существует для того, чтобы выразить нечто. Физическое же просто существует. Духовное пытается донести, что «есть нечто большее, чем я сам, которому я служу». Физическое же кичится своим «Я», оспаривая истину о том, что Б-г — это единственная и неоспоримая реальность. Но когда человек использует силы и ресурсы физического мира для служения Б-гу, он очищает материальное, и теперь оно уже служит Б-жественной истине, а не затмевает ее. Вместо «я существую» теперь звучит «я существую, чтобы служить моему Творцу». Вместо «я — высшая инстанция» слышится «я, ради себя самого, есть ничто, а моя душевная деятельность и значимость состоят в том, что я есть инструмент Б-жественности».

В этом-то и есть смысл обещания превратить «камень этот... в дом Б-жий». Действительно, этот самый обет Яакова представляет миссию человека в жизни как выполнение Б-жественного предназначения создания, превращая материальный мир в жилище для Б-га. Он обещает превратить камень, грубую субстанцию физического мира, в Б-жестсвенный дом.

Для этого Яаков просит у Б-га несколько вещей: защиту, пищу, одежду и благополучное возвращение в отчий дом. Нет, он, конечно же (не дай Б-г!), не выторговывает плату за предлагаемую услугу. Яаков, скорее, буквален в том, что его условия, как материальные, так и духовные, позволяют душе существовать в физическом теле и добиваться своей цели превращения мира в дом Б-жий. И на материальном уровне существуют основные потребности (пища, одежа, безопасность и т. д.), которые необходимы для сохранения совместного существования тела и души. На духовном же уровне Яаков просит еще и Б-жественных даров, без которых человек не сможет достичь господства над своим окружением и усовершенствовать его согласно воле Б-жьей. И вот что сюда входит:

а) «Сохранит меня» — законы, которые определяют силы и влияния, наносящие вред душе и пагубные для ее миссии в жизни. Это Б-жественные запреты, известные как мицвот ло таасе (запретительные заповеди) и охраняющие нас от духовных ловушек на всем протяжении нашего жизненного пути.

б) «Хлеб для еды» — Б-жественное знание и мудрость Торы, которые наши мудрецы называют «духовной пищей»: Тора «переваривается» и «усваивается» душой, чтобы стать «кровью от крови и плотью от плоти» и сформировать образ мыслей и характер человека.

в) «Одежду для тела» — мицвот асе (повелительные заповеди), которые одевают душу, укутывая ее аурой Б-жественной воли.

г) Способность к тшуве, возвращению. Тшува обычно ассоциируется с понятием раскаяния — способности восстановить отношения с Б-гом, которые были скомпрометированы грехом или падением. Но это лишь одно из объяснений тшувы. В более широком смысле тшува — это дарованная Б-гом способность превратить врага в союзника. Раскаивающийся грешник исправляет собственное прошлое, направляя негативную энергию своих проступков на укрепление острого желания более глубокой связи с Б-гом. Однако и те, кто в общем-то и не грешил, могут сделать тшуву, приспособив обычные, земные элементы своей жизни (включая и те, что напрямую не причастны к исполнению заповеди) службе Б-жественной цели.

Человеческий элемент

Здесь возникает очередной вопрос: где же во всем этом личное выполнение предназначения? И может ли «жилище для Б-га в приземленных сферах» быть построено механически, пусть даже усердными рабочими, верящими своему работодателю, но лишенными понимания и осознания того, что они делают? И может ли человек служить Б-гу, не ощущая при этом Его личного и непосредственного присутствия в своей жизни?

В конечном счете, ответов на эти вопросы нет. Б-г хочет, чтобы мы служили Ему «всем своим сердцем, всей своей душой и со всей своей силой» (Дварим, 6:5(, чтобы работа нашей жизни не стала бездумным исполнением сокровенных заповедей, дарованных непостяжимым Б-гом, но являла собой труд любви, который стимулирует наше сознание, пробуждает наши эмоции и реализует наши способности.

Что же это такое — еще одно условие или часть самой миссии? И здесь вновь на помощь приходит Раши, декларирующий, что «хочет объяснить лишь простой смысл строфы». Зачем был создан человек? Служить своему Создателю. Все остальное — это условия, средства для достижения этой цели. И если нужно, чтобы человек испытал удовлетворение от выполнения задачи в своей жизни, то Б-г дарует ему такую способность, так же как дает ему и прочие инструменты, необходимые для выполнения его работы. Но это все вторично для его предназначения в жизни, которое состоит в том, чтобы превратить мир в дом Б-жий.

Нахманид, с другой стороны, толкует Тору через призму мистики и Каббалы, особое внимание уделяя эмпирическому и антропоморфическому измерению реальности. С этой точки зрения, человеческий опыт познания Б-жественного — это не просто инструмент, но и цель жизни. (И действительно, в каббалистическом учении цель создания состоит в том, чтобы «Б-га знали Его создания» или «чтобы творить добро Его созданиям». Но, в конечном счете, все это лишь различные выражения одной цели, желания Б-га получить жилище в приземленных сферах, как объясняется ниже.)

И, при всех различных толкованиях Торы, «и то и это остается словом живого Б-га». Подъем души к более глубоким отношениям с Б-гом через очищение физической жизни является как условием, так и составляющей частью цели создания.

Эгоистичная, самоориентированная природа человека также является частью «этого камня», частью бессмысленного физического, которое и есть низшее звено в Б-жественном создании. Но и это должно быть превращено в «дом Б-га», в недружественное для Б-жественной истины окружение. Таким образом, если наше служение Б-гу представляет собой нечто, чему мы просто подчиняемся, то не может быть настоящего «жилища в приземленных сферах». А это означало бы, что физическая реальность на самом деле никак не трансформировалась — внешнее состояние, чуждое ее природе, было лишь наложено на нее. Да, настоящее жилище в приземленной сфере есть продукт приземленной сферы, продукт физического человека, осознаваемый его физическим разумом, желаемый его физическим сердцем и мотивированный его физическим «Я». Поэтому неотъемлемая часть жилища Б-га — это сам человек, для которого Б-г — это «мой Б-г», для которого жизнь во служении Всесильному — это нечто, приносящее глубокое удовлетворение и являющееся высшей точкой в самореализации.