Найди еврея и передай ему мацу

Зазвонил телефон. Рабби Ицхак Фурст аккуратно поставил коробку с мацой к остальным ящикам и поднял трубку. «Здравствуйте. Община ХАБАД в Амстердаме, говорит рабби Фурст». «Рабби Фурст, это Хадаков из Нью-Йорка», — сказал рабби Хаим Мордехай Айзик Хадаков, личный секретарь Любавичского Ребе Менахема Мендла Шнеерсона. Сердце рабби Фурста замерло. Он никак не ожидал звонка из Нью-Йорка. С тех пор как он вместе с молодой женой Добой в августе 1971 года переехал в Амстердам, это был первый звонок от Ребе. А ведь прошло уже 8 месяцев.

— Ребе передал, что Вы должны отправиться в городок Брокхизен, найти там еврея и передать ему мацу, — произнес рабби Хадаков.

— А как его зовут? — спросил рабби Фурст.

— Ребе передал только то, что Вы должны найти там еврея, имени он не говорил, — услышал он в ответ.

— Но может быть, у Вас есть хотя бы адрес? — продолжал рабби Фурст.

— Адреса тоже нет, — сказал рабби Хадаков. — Желаю удачи, кошерного и веселого Песаха.

Рабби Фурст тоже пожелал Хадакову кошерного и веселого Песаха и положил трубку. Раввин задумался. В конце концов, до Песаха оставалась еще неделя, и не так давно он получил 500 коробок мацы из Израиля. Некоторые из них предназначались для седеров в общине, но большую часть нужно было раздать евреям Амстердама, чтобы в их домах тоже была кошерная маца. С тех пор как в 1951 году Ребе возглавил движение ХАБАД, он поручал своим посланникам раздавать евреям на Песах мацу, приготовленную по самым строгим правилам.

«Найти еврея...» Но как? Не зная ни его имени, ни адреса – ничего. О каком еврее вообще идет речь? Тем не менее, отсутствие важной информации не смутило рабби Фурста. Он был уверен: Ребе знает, о чем говорит. Он решил отправиться в Брокхизен следующим утром.

До Брокхизена нужно было ехать 4 часа. Рабби Фурст прибыл в городок в полдень. Первым делом он отправился в ближайшую гостиницу. Хозяин не знал ни одного еврея, жившего в Брокхизене, по крайней мере, после Второй мировой войны. Рабби Фурст ходил от дома к дому, заглядывал в каждый магазин. Владельцы магазинчиков были очень приветливы с раввином, но ни один из них не мог помочь.

Рабби Фурст направился к последнему магазину в Брокхизене. «Не знаете ли Вы евреев, живущих в этом городе?» — начал он, обращаясь к хозяину.

«Нет, — ответил тот. — Тут евреи не живут. Не слышал о них». Рабби Фурст потерял надежду. Через пять часов он должен был проводить в Амстердаме урок, ему нужно было возвращаться как можно скорее, но как он мог уехать, не выполнив указания Ребе?

С болью в сердце рабби Фурст покинул город, остановился на ближайшей бензоколонке. «Полный бак, пожалуйста», — сказал он подбежавшему заправщику. Выйдя из машины, он посмотрел на часы, затем поднял глаза к небу и произнес: «Прости меня, Всевышний!» В отчаянии он обернулся к заправщику и спросил: «Вы случайно не знаете евреев, живущих в этом городе?»

— Эй, Ханс, — прокричал тот, — тут какой-то парень интересуется, есть ли у нас евреи! — И тут рабби Фурст увидел, как вальяжно сидевший до этого на скамейке Ханс подскочил на ноги и растерянно уставился на него. Затем он пришел в себя и пригласил раввина в свой маленький кабинет.

— А зачем Вам это знать? — первым делом спросил он.

— В Нью-Йорке живет один раввин, который поручил мне привезти мацы еврею, живущему в Брокхизене, — объяснил раввин. Внезапно Ханс опустил голову и начал всхлипывать. Раввин терпеливо ждал, когда он успокоится.

— Всю жизнь я прожил ради родителей, — начал Ханс. — Я заботился о них до тех пор, пока они не умерли. Я похоронил их на городском кладбище. Они никогда не говорили никому о том, что были евреями: просто не хотели, чтобы люди об этом знали. Я не знаю ничего о том, что значит быть евреем. Для меня это означает просто необходимость чтить память родителей и навещать их могилы на кладбище.

— Я женился на нееврейке, — продолжал он, — у нас родился ребенок. Когда дочери исполнилось три года, жена захотела, чтобы я вместе с ней пошел в церковь. Как мог я, еврей, пойти в церковь? Жена поняла меня, и теперь каждое воскресенье они вместе с дочерью ходят в церковь без меня. Священник заметил, что я не посещаю мессы, и однажды лично пригласил меня в церковь. Я вежливо отказался, объяснив, что я еврей. Он постоянно повторял, что евреям тоже можно посещать церковь. Отец Питер очень часто приходил ко мне на бензоколонку, каждый раз пытаясь убедить меня прийти в церковь. И однажды он сказал: «А ты знаешь, что еврейский Б-г о тебя забыл?». «Неужели Б-г действительно забыл меня? — подумал я. — Я же о Нем не забыл!» Поэтому я решил написать такую записку.

С этими словами Ганс достал из стола клочок бумаги и протянул его раввину. Там было написано следующее: «Я, Ханс Берн, сын Макса и Сони, даю Б-гу народа Израиля две недели, чтобы Он показал мне, что не забыл меня. Если ничего не произойдет, я буду вместе с женой ходить в церковь и стану обычным жителем Брокхизена». На записке стояла дата – 24 февраля 1972 года. «Сегодня было бы как раз две недели», — прошептал Ханс, снова начиная плакать.

— Вот твоя маца от Любавичского Ребе, — сказал рабби Фурст, протянув Хансу коробку.