Что за Б-г мог попросить принести в жертву сына?

Во всех поколениях люди задавали вопрос, почему Авраам, праведник, первый человек, признавший единство Б-га, с честью прошедший немало испытаний, услышал от Всевышнего страшный наказ: принести в жертву собственного сына? Для чего Творцу нужно было еще одно доказательство преданности Авраама? Попробуем ответить на этот вопрос, приведя классический диалог скептика, пытающегося найти ошибки и несоответствия в тексте Торы, ставшем основой иудаизма, и верующего человека, объясняющего скрытый смысл истории о несостоявшемся жертвоприношении Ицхака.

— Скептик: Полагаю, что тут кроется серьезная проблема. Всевышний проверяет Авраама, приказав ему принести в жертву собственного сына! Более того, Авраам немедленно начинает исполнять этот ужасный приказ. Что это, если не явный показатель неправедности религии?

— Верующий: Лично я не вижу здесь никаких противоречий. Вместе с тем, я признаю, что этот эпизод Торы сложнее объяснить скептику, чем, скажем, историю Исхода из Египта.

— С: Ты не видишь противоречий в том, что Б-г не просто закрывает глаза, но сам буквально просит принести в жертву человеческую жизнь, считая это доказательством веры? Если ты говоришь правду, чем же ты отличаешься от террористов-смертников, которые искренне верят, что убивают себя и множество ни в чем не повинных мужчин, женщин и детей потому, что так угодно Б-гу?

— В: Не кажется ли тебе, что ты что-то упускаешь из виду? Если ты хочешь прочесть всю историю принесения Ицхака в жертву — прочти ее до конца.

— С: Я все знаю. В итоге Ицхака не убьют. Но это к делу почти не относится.

— В: В этом — вся суть истории. Или, по крайней мере, важная ее часть. Когда Авраам готовностью принести Ицхака в жертву доказывает глубину своей веры и преданности Создателю, Всевышний говорит ему: «Не прикасайся к нему! Не делай с ним ничего!» Б-г ясно дает понять, что Он не хочет, чтобы для Него совершали человеческие жертвоприношения. В тексте Торы это напоминание встречается не раз. Тора категорически запрещает человеческие жертвоприношения, называя их мерзостью. Мы служим Б-гу, ведя праведный образ жизни и даруя жизнь другим, а не умирая и убивая. Иудаизм прославляет жизнь и скорбит о смерти, а не наоборот.

— С: Ну хорошо, предположим, Б-г подчеркивает, что Он хочет жизни, а не смерти. Для чего Ему нужно было устраивать это жестокое испытание и заставлять Авраама связывать любимого сына, как барана, и заносить над ним нож, чтобы в последний момент заявить: «Нет, не нужно, не делай этого?» Он ведь мог просто явиться к Аврааму и сказать: «Авраам, я знаю, что все твои соседи поддерживают традицию принесения своих детей в жертву богам, но Мне этого не нужно. Я хочу, чтобы ты стал отцом народа, который избегает таких вещей и учит остальных тому, что так поступать нельзя».

— В: Но если бы Б-г поступил таким образом, что бы сказали люди? «Вон идет Авраам, который исповедует религию без жертвоприношений. Он называет свою веру жизнеутверждающей, но на самом деле он хитрит. Все дело в том, что он, в отличие он нас, нерешительный человек и просто слабак. Он ничем не лучше всех этих салонных либералов, отказывающихся от своих принципов в тот момент, когда дело касается их личных денег и комфорта».

— С: Меня возмущают твои слова.

— В: Извини. Кстати, тебе известно, что говорил Хасан Насралла?

— С: Ты имеешь в виду того самого, из «Хизбаллы»?

— В: Именно. Он сказал: «Мы выиграем этот бой. Знаете, почему? Потому что евреи хотят жить, а мы — умереть».

— С: Мне и самому это не нравится, но в словах этого человека есть резон. В этом смысле, у них всегда есть преимущество — они рады умереть за то, во что верят, чего не скажешь о нас.

— В: Нет, он не прав. Если бы мы желали жизни и делали все возможное для того, чтобы избежать смерти, просто потому, что мы — кучка самовлюбленных богатых мальчиков, не способных представить себе нечто более важное, чем собственное жалкое существование, он был бы прав. Но жертвоприношение Ицхака доказывает обратное. Оно свидетельствует о том, что наша любовь к жизни берет начало в могущественном и неограниченном источнике — гораздо более могущественном, чем основания террористов-смертников, жаждущих смерти и уничтожения.

Авраам доказал, что мы готовы отдать свои жизни за Всевышнего; что нам известно о существовании истины, которая важнее наших жизней; что мы готовы служить высшей истине. Поэтому, когда Всевышний говорит нам, что Ему от нас нужно не это (Он не хочет, чтобы мы умирали и убивали во славу Его, но жили и дарили жизнь, будучи Его «партнерами по сотворению мира»), наша преданность Создателю подтверждает и поддерживает в нас любовь к жизни, которая так же могущественна и неограниченна, как ее источник.

— С: Но неужели ничего этого не было бы, если бы Всевышний не подверг Авраама этому испытанию на горе Мория?

— В: Нет. Все это было бы верно в теории, но все теории, как правило, далеки от жизни. До тех пор, пока готовность Авраама принести в жертву Б-гу собственного сына не нашла реализации на практике, первый еврей не мог любить жизнь с той же страстью, с которой злодей поклоняется смерти. Идея иудаизма заключается не в том, чтобы умереть во имя Б-га, а в том, чтобы жить во славу Его. Но до тех пор, пока ты не готов фактически умереть за Творца, ты не можешь жить для Него.