Борис Грачевский руководит киножурналом «Ералаш» уже 42 года и по-прежнему верит, что «тонкий русский юмор» победит американский. В интервью Jewish.ru режиссер рассказал, как мы теряем поколение и зачем экранизировать еврейские анекдоты, а также посетовал, что никто не может придумать смешную историю про онанизм.

Журнал «Ералаш» выходит 42 года. Критики жалуются, что новых идей нет, только старые анекдоты экранизируете. Вы сами не устали?
– Совсем не устал. В каждом эпизоде решается разная задача, рассказывается разная история. От «Ералаша» нельзя устать, как нельзя устать от собственного ребенка. «Ералаш» – вся моя жизнь. Вот только что перед разговором с вами я закончил съемки очередной серии. А критики что, они кричали: «Ералаш изжил себя!» – еще когда мы только отсняли вторую серию. И ничего, мы 42 года с этим живем. Почти все сценарии пишем сами, но иногда действительно экранизируем анекдоты. И я не вижу в этом ничего страшного. Рассказывать анекдот можно, а снимать нельзя?

Заимствуете ли вы что-нибудь из западных детских комедий?
– Нет. Я не люблю и не понимаю американский юмор. Я сторонник русского юмора, поэтому никогда ничего с Запада не заимствую. Я люблю более тонкий юмор. Я был воспитан на замечательных советских мультфильмах. До сих пор для меня «Варежка», «Каникулы в Простоквашино» и «Чебурашка» остаются яркой мультипликацией. А дочка моя маленькая смотрит «Свинку Пеппи» – и это совершенно невозможно.

Цензурируется ли «Ералаш»?
– В советcкое время на телевидении примерно процентов 30 сюжетов «Ералаша» было запрещено к показу. У нас в те годы случались загадочные разговоры с телевизионным руководством:
– У вас в кадре памятник Юрию Долгорукому. Нельзя.
– Почему?
– Он стоит напротив Моссовета.
– И что?
– И то.

Или был случай, когда в сюжете был скелет:
– Скелет надо убрать из кадра.
– Почему?
– А вдруг кто-нибудь скажет, что это скелет вашей мамы?
Сейчас цензуры извне нет. Есть только мои ограничения. Я всегда помню, что не должен учить детей плохому. Поэтому в кадре не может быть никогда наркотиков. Но при этом я всегда говорю: «Если кто-нибудь придумает смешную и остроумную историю про онанизм или о чем-то еще сокровенном, я от нее не откажусь». Пока никто ничего не придумал.

Когда в России только появились мобильные телефоны, вы их из кадра убирали, чтобы какой-нибудь мальчик из Рязани не переживал, что у него такого нет. Есть подобные запреты сегодня?
–Теперь уже у всех все есть, поэтому можно показывать телефоны. Сегодня в «Ералаше» нет больше запретов на гаджеты. Мы вообще стараемся идти в ногу со временем и следить за тем, что сегодняшним ребятам интересно. У нас есть сюжет про то, как учителя злятся, когда дети записывают их истерики во время урока, а потом выкладывают в сеть. Есть и про селфи, и про то, что дети не вылезают из соцсетей. Мне нравится одна фраза, которую я придумал, переделав Горького, писавшего, что «всем лучшим во мне я обязан книгам». Вот эта фраза: «Всем лучшим во мне я обязан мобильному телефону».
Должен сказать, что я большой поклонник интернета. Интернет смог уравнять возможности детей по всей стране. Теперь у мальчика из Рязани такой же доступ к информации, как у мальчика из столицы. Многие родители кричат, что «интернет – это зло» и что у них дети сидят в сети, не вылезая. Ну, конечно, если за раз съесть три литра малинового варенья, у вас заболит живот, и вы скажете, что «малиновое варенье – зло». Нужно просто ограничивать время, которое ребенок провел у компьютера. Например, два часа в сети, а потом два часа за рисованием, а потом еще два часа за книгами. Тогда от интернета будет благо.

Делаете ли вы замечание подросткам, которые курят во дворе?
– С дворовыми подростками мне не приходится общаться, но если на съемочной площадке увижу хоть одного артиста с сигаретой – оторву голову. Он больше не будет сниматься. Не надо мне говорить: «Курение успокаивает!» Я 17 лет назад бросил курить и отлично знаю, что можно без этого. Если ребенок хочет работать у нас, то он будет делать только то, что должны делать дети. Пусть ходит на голове и играет, но курить я запрещаю.

Вы говорили, что в «Ералаше» не бывает еврейских персонажей, что они там ни к чему. Можете объяснить свою позицию?
– Как только мы сделаем сюжет про евреев, придут армяне и скажут: «Мы тоже хотим». Потом узбеки, потом киргизы, потом латыши. Я еще в советские годы предусмотрительно сказал: «Ералаш» вне национальных и вне религиозных вопросов. Что касается религии, я убежден, что вера – это очень интимный момент. Поэтому, если кто-то хочет поднимать национальные и религиозные вопросы – ваше право, но не в моей передаче. Другое дело, что Еврейский музей толерантности недавно меня попросил снять им ролик в стиле «Ералаша». И это – пожалуйста. Там в сюжете мальчишки подрались, и учительница их разнимает и спрашивает: «В чем дело?» Один из мальчиков жалуется: «Он меня евреем обозвал». И тогда учительница ему советует: «А ты обзови его русским». Я с большим уважением отношусь к еврейской культуре, традициям. Знаю огромное количество еврейских анекдотов – среди них есть и трогательные, и мудрые, и очень смешные. Я сейчас подумал, кстати, если бы мне удалось сделать из еврейского анекдота интересную поучительную историю, тогда это могло бы стать предметом для «Ералаша».

Есть ли у «Ералаша» сегодня конкуренты?
– Я не вижу. Многие пытались сделать что-то похожее, но сгорали, не выдерживали. Так что пусть снимают, шутят на здоровье, я ни с кем не воюю. Пусть в саду все цветы растут.

Вы говорите, что в сфере детского кино беда с финансированием, что «мы теряем поколение, оно американизируется». Так ли все страшно?
– Я сейчас вернулся с Всероссийского фестиваля визуальных искусств «Орленок». Должен сказать печальное. Ничего из того, что я там видел, дети смотреть не захотят. Сказки сегодня нужно рассказывать, как во «Властелине колец»: они должны быть яркие, с динамическими картинками – тогда это интересно. А у нас снимают кино за две копейки, и потом результат такой, что его никто не смотрит. Сейчас еще возраст интереса к сказкам сильно упал – заканчивается чуть ли не в 5-6 лет. Нужно работать в два раза больше, а вместо этого мы не делаем ничего. По-настоящему решить проблему смогут только хорошо профинансированные, яркие и полнометражные анимационные фильмы.

А можно ли сделать так, чтобы дети снова полюбили Чебурашку?
– Для этого надо, чтобы дети смотрели Чебурашку с 2-3 лет. Искренне понять и полюбить такое искусство они смогут, только если будут приобщены к нему с самых малых лет. Я делал документальную картину «Прелюдия для детства с оркестром» о вовлечении детей в классическую музыку и вывел тогда формулу, что из консерватории на дискотеку дорога есть, а с дискотеки в консерваторию дороги нет. Если ты вырос на телепузиках, ты не сможешь понять Чебурашку. Дело в том, что телепузики ничему не учат, а Чебурашка предлагает интересные темы для осмысления. Если ребенку в детстве не давать смотреть «Ну, погоди!», «Варежку», «Каникулы в Простоквашино», «Чебурашку» и еще десяток великих мультфильмов, то он может просто никогда не уловить суть русского менталитета, действительно великого.

Помимо «Ералаша» вы сняли два больших кинофильма – «Крыши» и «Между нот, или Тантрическая симфония». Планируете ли вы еще снимать большое кино?
– Да, я хочу экранизировать рассказ замечательного еврейского писателя Стефана Цвейга «Жгучая тайна». Это пронзительная история про взаимоотношения ребенка и взрослых. Но когда я его буду снимать, когда будет готов сценарий и когда я найду для него деньги – я пока не знаю. Над предыдущей картиной «Между нот, или Тантрическая симфония», которая вышла на экраны в 2015 году, я, например, работал 10 лет. Должен сказать, она меня сильно мучила. Картина про любовь взрослого мужчины и молодой девушки. Такая ситуация, как правило, осуждается обществом, несмотря на то, что происходит все чаще и чаще. Я не призывал никого поступаться своими принципами, я просто хотел рассказать такую не совсем обычную историю любви с очень неожиданной развязкой. Другой мой фильм, «Крыши», вышел в 2009 году, и он – полная противоположность «Тантрической симфонии». «Крыша» – фильм про то, какотсутствиевнимания увзрослых к собственным детям может привести детей к самому краю крыши. Это честное антисуицидное кино, и несмотря на то, что фильму уже шесть лет, я продолжаю ездить по стране и показывать его на фестивалях.

Вы говорили, что когда приезжаете в Израиль, у вас возникает интересное чувство – вроде бы все похоже на Россию, но не Россия. Можете пояснить?
– Я очень люблю Израиль. И часто там бываю. В последнее время, к сожалению, часто по медицинской части. И там много русских, все написано по-русски, и иногда кажется, что ты в России, но потом случится что-нибудь, и ты понимаешь – нет, в России такого не могло бы случиться. Был у меня такой пример. Я встретил седого элегантного дядьку, с умными глазами, с бородкой, он смотрел на меня внимательно, а потом сказал: «А вы режиссер». Я сказал: «Да». Дальше у нас был обмен любезностями:
– А вы хороший режиссер.
– Спасибо вам большое.
– Мне нравится, что вы делаете.
– Благодарю.
– Я слежу за вашим творчеством.
– Очень приятно слышать.
– Не останавливайтесь.
Мы пожали друг другу руки, я прошел два шага, обернулся и вижу, как он уже по пояс залез в помойный ящик. Даже бездомные в Израиле интересуются искусством.