«Он же не сразу попал в список Forbes!»

Она была художницей, помогала сиротам и вышла замуж за начинающего программиста. Он же создал «Яндекс», но умер в расцвете сил. В эксклюзивном интервью Jewish.ru вдова Ильи Сегаловича Мария Елисеева рассказала, как они жили до попадания в список Forbes, почему Министерство образования боится еврейской Пасхи и зачем ее студия отправляет учителей из Беслана в Израиль.

Почти сразу после знакомства с Ильёй Сегаловичем вы вместе отправились на курсы английского языка. Зачем?
– Я познакомилась с американцем – клоуном Пэтчем Адамсом. Мне рассказали про клоуна, который считает, что можно лечить смехом, и для этого приезжает в детские больницы. Мне захотелось пригласить его в свою студию. Я взяла словарь и написала ему письмо, у меня был школьный пассивный английский. Он приехал, а потом позвал меня вместе творить клоунаду, и я поехала в Питер на поезде в клоунском вагоне. Это было невероятное ощущение праздника, детства, чуда. Тридцать клоунов, которые с тобой играют. Они не представление показывают, им интересен человек – и я, и больной ребёнок, и бабушка на улице, дворник, продавщица в магазине. Именно в Питере я впервые попала в детский дом. Это был 1991 год. Моего английского, конечно, не хватало для свободного общения, и я пошла на курсы.

А почему Илья пошёл на курсы английского?
– Он собирался уезжать. У Ильи была виза, по которой он мог уехать в Америку как беженец. Основанием было то, что его когда-то не приняли в МГУ. Он серьёзно подумывал о том, чтобы уехать. Не то чтобы он собрал чемоданы, но он к этому склонялся. И пошёл поучить английский.

Илья Сегалович рассказывал, что не поступил в МГУ, как и его одноклассник и будущий партнер по «Яндексу» Аркадий Волож, хотя у обоих были золотые медали за окончание физико-математической школы: «Мы тогда особо не знали, что мы евреи». Какое у него было отношение к своей национальности?
– У него мама русская, а отец еврей. Когда надо было получать паспорт в 16 лет, многие ему советовали написать «русский». Но он сказал: «Нет, я точно понял, что я Сегалович, я не собираюсь менять фамилию и притворяться, что во мне нет еврейской крови. Раз так, значит, пусть так и будет».

А был интерес к языку и культуре?
– Да, он учил иврит, наверное, в течение года. У него была любимая тетрадочка, по которой он и с нами пытался заниматься. Можно сказать, у нас были домашние курсы. У меня тоже есть еврейские корни, мой дедушка по маминой линии был евреем. Так что мы всей семьёй с удовольствием учили, особенно когда в Израиль ездили.

Но он встретил вас и не уехал?
– Получается так. К мысли об отъезде ещё возвращались, но до «Яндекса», а потом уже, конечно, речи об этом не было. «Яндекс» занимал его полностью. Нашей студии он помогал финансово, а с детьми заниматься хотел, но не всегда мог. Иногда он приезжал на несколько часов. Он старался быть на всех наших важных мероприятиях: на открытиях выставок, в поездках в детдома и больницы или в летнем лагере, когда у него был отпуск. А в ежедневной жизни это было невозможно, он был перегружен.

Некоторые удивляются: зачем человеку, входящему в список богатейших российских предпринимателей по версии Forbes, благотворительность?
– Ну, он же не сразу попал в список Forbes! Когда мы поженились, то жили ввосьмером в крошечной двухкомнатной квартире в Кучино: три моих дочери, наша маленькая дочь Ася, приёмные дети… И ещё иногда американские волонтёры из команды Пэтча спали на полу.

В квартире отключали воду на все лето, и однажды отец Илюши, увидев, как я стираю гору детской одежды, сказал, что купит нам стиральную машинку. Это было просто счастье! А Илья ездил в детский дом еще в 1984 году, играл с детьми, помогал устраивать праздники. Потом уже мы вместе ездили в самые невероятные места. Однажды расписали стену в женской колонии.

А почему вы стали заниматься с детьми?
– Когда мне было лет десять, я попала в больницу на целый месяц. Рядом с моей палатой в холле лежала маленькая девочка и плакала. Оказалось, что она детдомовская, ей ставили горчичники, а потом бумагу сняли, а горчица осталась на коже, и ей было больно. Я попыталась найти взрослых из медперсонала, но не смогла, смыла горчицу сама. Девочку звали Оксана, ей было три года, и мы с ней очень подружились. И тогда в больнице я поняла, что хочу заниматься с детьми. У меня там возникла маленькая студия, где я рисовала с Оксаной и с другими маленькими детьми. Мама мне приносила карандаши и тетрадки, я ведь всегда рисовала, с самого детства.

Как появилась студия?
– После 9-го класса я ушла из школы и поступила театрально-художественное училище, там раз в четыре года был набор на отделение «художник по куклам», мне это было интересно. И тут я поняла, что встретила своих: я впервые почувствовала, что я не какая-то странная белая ворона. Я оказалась в своей среде, это был поворотный момент в моей жизни. После училища я сначала недолго работала в Балашихинском театре кукол. А потом оказалось, что студия, в которую я ходила в детстве, ищет преподавателя. И я туда пошла. Так началась моя студия «Дети Марии».

Почему сейчас в вашей студии в основном дети из специальных школ?
– Я никогда не занималась с детьми из интернатов, которых принято относить к «норме»: у них много возможностей, они ходят в массовую школу, посещают студии, по крайней мере, в Москве. А когда ребёнок с отклонениями в развитии остаётся «без попечения родителей», он попадает в специальные интернаты.

Я не буду называть диагнозы, я не врач, но есть интернаты для детей с умственной отсталостью, а есть для детей с задержкой психического развития. Эти дети, как правило, признаны недееспособными. Они не могут, к примеру, долго рисовать натюрморт – в следующий раз они вряд ли вспомнят, что они его рисовали, – но они могут, например, вполне успешно слепить котёнка или раскрасить подсвечник. Им важно любое, хотя бы небольшое развитие на каждом занятии. В этих группах очень разные дети, но поскольку шанс на их развитие есть, и он отличен от нуля, мне кажется, жаль его упустить.

Я помню реакцию Сегаловича на «закон Димы Яковлева»: «Они в бешенстве решили искалечить чужих детей, с которыми жизнь и так обошлась очень жестоко». Как на вашу студию повлиял этот закон?
– Очень плохо повлиял. Перестали существовать программы, связанные с заграницей, и не только наши. Например, в одном интернате, с которым мы работаем уже много лет, была программа поездок ребят в Швецию. Шведы брали детей на 24 дня своего отпуска, их поддерживал Фонд Третьяка, и, по-моему, королева или государство им давали небольшой грант, семьи были небогатые. После принятия этого закона дети больше не ездят в Швецию, потому что проживание в семьях иностранцев запрещено. Другую программу мы придумали с моей итальянской подругой. Мы оформляли официальные приглашения для детей, итальянские родители получали от администрации своего города подтверждение «с золотой печатью», что они нормальные люди и что им можно доверить детей. Это тоже прекратилось. У нас была запланирована поездка, детей ждали в семьях, но мы смогли взять только выпускников. Родители, которые ждали маленьких, плакали, они ведь уже относились к ним как к родным. Это было душераздирающе. Ещё мы каждый год ездим на Шекспировский фестиваль. Вторая часть этой поездки была в Лондоне, где семьи – кстати, русские семьи – брали детей. И теперь это тоже нельзя. Это очень обидно, мы же хотим, чтобы дети социализировались, чтобы у них появлялись бытовые навыки. Если бы у нас здесь было полно семей, которые брали детей из психоневрологического интерната хотя бы на неделю, если не на 24 дня, как шведы, было бы тоже здорово. Но их очень мало.

А денег студии хватает?
– У меня есть деньги благодаря Илюше, у меня остались акции «Яндекса». В студии «Дети Марии» я трачу личные деньги на зарубежные поездки. Например, мы возим воспитателей из интернатов в разные страны, они возвращаются с новыми идеями для занятий с детьми. Очень полезны были поездки для учителей из Беслана в Израиль, где есть опыт реабилитации жертв терактов. Вообще в Израиле нас всегда радушно принимают, один раз даже израильское министерство образования помогло всё организовать. Однажды хотели детей привезти – не получилось. Департамент образования не отпустил, там сказали: «Вы что, хотите их на еврейскую пасху повезти?» Это были весенние каникулы.

Как появилась программа с детьми Беслана и как она сейчас работает?
– Мы решили поехать и сделать то, что умеем: расписывать стены и проводить с детьми клоунские мастер-классы. В первый год нам сказали, что сейчас траур и надо подождать. А потом всё наладилось, нас там полюбили. Мы приехали с выпускниками интернатов, для которых невероятная удача – сделать что-то важное и значимое. Получилось хорошо для всех: для наших выпускников, для учителей и для детей, к которым мы привезли иностранных клоунов и других невероятно интересных людей. Потом мы стали брать бесланских детей в свои лагеря, где есть дети с психоневрологическими диагнозами, и постепенно они из жертв превратились в помощников. Бывшие заложники, а теперь наши волонтёры – Вика Кацоева и Камболат Баев – узнали, что в деревне в горах есть психоневрологический интернат, и договорились, что мы туда приедем. Мы привезли клоунов, шашлык. Были большой стол и большой концерт, дети показывали, что они умеют, клоуны с ними играли. Это Вика и Камболат придумали и сделали сами, а это для меня самое дорогое.

Многие ваши выпускники приходят работать с детьми, становятся волонтёрами. Вы себе ставили такую цель?
– Есть такая мечта. Но я сама себе и всем сотрудникам напоминаю, что не надо взращивать в себе какие-то ожидания. Правильно ничего не ожидать, иначе будут разочарование и выгорание. Когда такое вдруг случается, как с Викой и Камболатом, – это подарок! Чаще всего получается само собой: люди начинают замечать, что происходит вокруг, и пытаются сделать жизнь лучше.