В Израиле снова громкий сексуальный скандал – по поводу очередного группового изнасилования. На этот раз в Эйлате. Там в курортном отеле шестнадцатилетнюю девушку изнасиловали тридцать мужчин.

Событие, конечно, вызвало шок у всей страны, а также волну митингов, протестов и забастовок по всему Израилю: протестующие считают, что школы должны лучше воспитывать израильских мальчиков. Впрочем, митинги в наших краях возникают сейчас вообще по любому поводу. И также стихийно затихают. А мы остаёмся. Каждый – со своими стереотипами.

Интересно наблюдать, как люди занимают определенную сторону – исходя исключительно из своих представлений о возможном. Например, я точно знаю, что шестнадцатилетняя девочка не могла «сама захотеть» секса сразу с тридцатью разными взрослыми мужчинами. И верю в то, что женщина не получает особых плюшек и преференций оттого, что она ложно кого-то обвинит. Даже когда она говорит абсолютную правду – на нее выливаются тонны грязи, обвинений и ненависти.

Но многие видят эту ситуацию прямо противоположным образом. И приводят в пример недавний громкий скандал вокруг группового изнасилования на Кипре. В том случае суд оправдал «наших мальчиков», постановив, что жертва оклеветала подсудимых. Ура, ликуют они! Справедливость восторжествовала: в очередной раз стало понятно, какими лживыми, жестокими и коварными бывают женщины, но мы вывели их на чистую воду!

Мы всех судим из своей реальности. Из того, что нам кажется незыблемым, объективным и принятым нашим окружением. Например, один и тот же Петербург. И два расчлененных тела – мужское и женское. Два человека, которые не отрицают содеянного. Случаи кажутся абсолютно зеркальными. Однако из моей реальности профессор Соколов, убивший свою студентку и любовницу, выглядит озверевшим психопатом и продуктом патриархальной системы, дававшей ему право много лет измываться над женщинами. А вот жена рэпера Картрайта, которая вместе со своей мамой и в присутствии маленького сына не только расчленила тело мужа, но и постирала его внутренности в стиральной машинке, – это парадоксальная аномалия для меня. Я просто не могу такое представить! И у меня есть только две версии произошедшего: или она просто защищалась от длительного домашнего насилия и от него же сошла с ума. Или она просто сошла с ума – без связи с действиями своего мужа. Вероятно, вместе с матерью – у них это наследственное. Поскольку, какая еще мать, кроме абсолютно безумной, поможет своей дочери разделывать труп зятя? Я понимаю, что версия выглядит безумно, как и сам этот случай, но я просто не вижу никаких других объяснений. Мой жизненный опыт ничего не говорит о том, зачем стирать внутренности расчлененного тобой мужа.

Моя самая эмансипированная подруга – одна из пяти лучших в мире специалистов в своей области – как-то упомянула, как трудно женщинам избавиться от давления мужей и отцов и добиться уважения в собственной семье. Я так изумилась этим словам, что у меня изо рта выпала печенька. И тут общие друзья шепнули: «Она родилась в Ташкенте…» И сразу стало немного понятней.

Я ведь росла в девяностые в Москве. Вокруг меня были испуганные, растерянные, потерявшие своё место в жизни мужчины – и их активные боевые жены. Женщины, которые ездили в Польшу, а потом и в Турцию с огромными баулами на себе. Женщины, которые начинали бизнес: преуспевали, прогорали, разбирались с бандитами, сидели в тюрьме, выходили на свободу – и делали бизнес ещё больше и успешней прежнего. Женщины, на которых в принципе держался тот мир.

Поэтому мне зачастую сложно присоединиться к коллективному женскому разуму, утверждающему, что девушки должны наконец выйти из-под мужской власти и поверить в свои силы. Мне это кажется дико странным, поскольку в моей голове женщина всегда была силой! Как страшной и карающей, так и меняющей мир к лучшему. Мама. Бабушка. Прабабушка.

Мой прадедушка умер от сердечного приступа в последний день войны, и моя прабабушка пошла работать грузчицей. Сразу после родов, ночами, зимой – разгружала товарные вагоны, чтобы прокормить двоих детей. И когда мне говорят о хрупких женщинах, о нежных цветках, нуждающихся в защите, мне хочется смеяться. Горько. Отчаянно. И победительно. Так что я ношу на руках свою семилетнюю дочь, хотя подозреваю, что она весит намного меньше, чем польские баулы моей мамы, сумки моей бабушки и шпалы моей прабабушки.