Бабеля лето

«Буду думать, что ты уезжаешь в Одессу», – сказала она идущему на расстрел мужу, Исааку Бабелю. Её саму не тронули – дали построить много станций московского метро и кавказских курортов. Позже Антонина Пирожкова уехала во Флориду – писать о муже правду.

В одну из первых встреч в 1932 году Исаак Бабель повел ее пить водку. «Если женщина – инженер, да еще строитель, – пытался он меня уверить, – она должна уметь пить водку. Пришлось выпить и не поморщиться, чтобы не уронить звания инженера-строителя», – вспоминала Антонина Пирожкова.

Выросшая в деревне в семье полуграмотных родителей, она закончила Сибирский томский технологический институт и работала инженером конструкторского бюро Кузнецкстроя. По воспоминаниям современников, будто олицетворяла собой эпоху – красавица, комсомолка и спортсменка, которая получила профессию и всю себя отдает производству. Коллеги по Кузнецкстрою называли ее «принцессой Турандот». О ней писали заводские газеты, да и потом, в столичном Метрострое, ее лицо неизменно украшало собой Доску почета. Бабель ею очень гордился. Художница Валентина Ходасевич, которую писатель одной из первых познакомил со своей новой избранницей, рассказывала, что тот едва ли не каждый вечер ходил проверять – не сняли ли Антонину с «доски».

Спустя два года после той встречи с питьем водки они стали жить гражданским браком. Пирожковой было 25 лет, Бабелю 40. Контраст между ними был разителен. За спиной у писателя уже было два брака и двое детей, в то время как у Антонины – только юношеские увлечения. Она была, по воспоминаниям Ходасевич, «необычайно женственной, но не лишенной властности и энергии»: могла посмотреть на Бабеля так строго, что тот смущался и замолкал на полуслове. Сам он, как вы помните, невысокий, с проплешинами, в неизменных круглых интеллигентских очках. Великий писатель, да, но к середине 30-х, когда началась их семейная жизнь, уже написавший свое главное – «Конармию» и «Одесские рассказы», уже разочаровавшийся в советской власти, потрясенный ужасами репрессий и коллективизации.

За перо Бабель брался все реже и реже, да и то по большей части чтобы заняться переводами. Он уходил в тень, сидел смаковал язык своего детства, переводя с идиша на русский рассказы Шолом-Алейхема. Есть сведения, что еще в 1936 году Антонина интересовалась, могут ли его арестовать. Бабель уже тогда допускал такую возможность: совсем недавно умер его главный покровитель и заступник – Максим Горький. «При его жизни мой арест был невозможен, – якобы ответил тот своей молодой жене. – А сейчас все возможно, хотя и все еще затруднительно».

Историки спорят, что послужило причиной ареста Исаака Бабеля в мае 1939 года. Вероятнее всего, причин было несколько. Во-первых, тесные отношения с наркомом внутренних дел Николаем Ежовым – того сместили с поста в ноябре 1938 года и повязали за месяц до ареста Бабеля. Преемник Ежова Лаврентий Берия принялся активно «вычищать» списки друзей и коллег своего предшественника. Во-вторых, довольно резкие высказывания Бабеля в кругу друзей. Известно, что Ежову поступали доносы на писателя, но тот не давал им ходу. Автором одного из доносов был, например, чекист Борис Берман, сам расстрелянный в 1939 году. Он передавал, в частности, подробности встречи Бабеля с режиссером Сергеем Эйзенштейном: «Бабель говорил: “Вы не представляете себе и не даете себе отчета, какого масштаба люди погибли и какое это имеет значение для истории. Это страшное дело. Мы с вами, конечно, ничего не знаем, шла и идет борьба с “хозяином” из-за личных отношений ряда людей к нему. Мне очень жаль расстрелянных потому, что это были настоящие люди”».

Наконец, еще одной из причин ареста называют давнюю неприязнь к Бабелю военачальников Климента Ворошилова и Семена Буденного. Последний невзлюбил писателя после публикации цикла «Конармия»: в 1920 году Бабель как военный корреспондент прошел с Первой конной армией Буденного советско-польскую войну. В рассказах он развенчал романтический флер вокруг буденновских кавалеристов, который так усиленно культивировала советская пропаганда. Писатель изобразил их не только бойцами за идею, но и в том числе антисемитами и погромщиками. Позже его слова подтвердили сводки Еврейского общественного комитета, занимавшегося помощью пострадавшим. Согласно этим сводкам, путь буденновцев сквозь одну только Киевскую губернию осенью 1920 года повсюду сопровождался убийствами, насилием и грабежами в отношении евреев, а также криками «Бей жидов, спасай Россию!» – с ними кавалеристы заезжали в очередное село.

В сводках вступление бойцов Конармии в любое из еврейских местечек именуют не иначе как «нападением», упоминая, что в ряде случаев еврейское население пыталась защитить милиция – но и та отступала перед лихой конницей. После публикации «Конармии» Буденный назвал Бабеля «дегенератом от литературы». Ему через газету «Правда» апеллировал Горький: «Читатель внимательный, я не нахожу в книге Бабеля ничего “карикатурно-пасквильного”, наоборот: его книга возбудила у меня к бойцам Конармии и любовь, и уважение, показав их действительно героями».

Антонина Пирожкова подробно документирует арест Бабеля в своей книге воспоминаний. 15 мая 1939 года в пять утра чекисты, их было четверо, заехали сначала в квартиру к писателю, не зная, что тот остался ночевать на даче в подмосковном Переделкино. С собой в Подмосковье они забрали и Антонину: ей сказали, что сам Бабель нужен только для того, чтобы помочь в розыске другого человека. Однако по приезде на дачу все стало понятно. «Оттолкнув меня от двери, двое сразу же подошли к Бабелю. “Руки вверх!” – скомандовали они, потом ощупали его карманы и прошлись руками по всему телу – нет ли оружия. Бабель молчал. Нас заставили выйти в другую, мою комнату; там мы сели рядом и сидели, держа друг друга за руки. Говорить мы не могли», – вспоминала Пирожкова.

Исаака Бабеля обвинили в контрреволюционном заговоре, связях с троцкистами и шпионаже на французскую разведку. Его расстреляли 27 января 1940 года – Антонине Пирожковой удалось узнать об этом только спустя 14 лет. Все это время на ее запросы о судьбе мужа приходили стандартные отписки: жив, отбывает срок заключения, без права переписки. Удивительно, но приговор знаменитому супругу не помешал ей самой сделать в Советском Союзе карьеру. Пирожкова продолжала трудиться в Метрострое, была среди разработчиков таких станций метро, как «Площадь Революции», «Маяковская», «Киевская», преподавала в Московском институте инженеров транспорта, а позже проектировала курортные зоны Кавказа. В одиночку воспитывала их общую с Бабелем дочь Лиду, родившуюся в 1937 году, а все свободное время посвящала сбору документов и воспоминаний о муже. Благодаря ей появились сборники статей и мемуары, стали известны детали частной жизни писателя, особенности его характера и даже привычки.

Она больше не вышла замуж: сначала потому что думала, что муж жив, а позже – уже взяв на себя роль «великой вдовы», как сегодня нередко называют Пирожкову филологи. В 90-е годы она вслед за дочерью эмигрировала в Соединенные Штаты, издала еще одну книгу воспоминаний и умерла в собственном доме в городе Сарасота, штат Флорида, в возрасте 101 года.

В своих мемуарах она часто возвращалась к моменту их прощания утром 15 мая 1939 года. «Уже когда подъезжали к Москве, я сказала Бабелю:
Буду Вас ждать, буду считать, что Вы уехали в Одессу. Только не будет писем.
Он ответил:
– Я Вас очень прошу, чтобы девочка не была жалкой.
– Но я не знаю, как сложится моя судьба…
И тогда сидевший рядом с Бабелем сказал:
– К Вам у нас никаких претензий нет.
Мы доехали до Лубянки и въехали в ворота. Машина остановилась перед закрытой массивной дверью, охранявшейся двумя часовыми. Бабель крепко меня поцеловал, проговорил:
– Когда-то увидимся… – и, выйдя из машины, не оглянувшись, вошел в эту дверь».