Общество
Еврейский волкодав
Сумерки приносили Одессе налёты, убийства и ограбления...
Чудо мата
20.09.2001
ЧУДО МАТА
Галантный мужчина, который любезно подаст даме руку и тут же изысканно и “вкусно” изъяснится по “матери”.
Страстный любитель и собиратель живописи, большой поклонник настоящего примитива.
Человек, предпочитающий живой голос в телефонной трубке новомодной электронной почте.
Игорь Миронович Губерман на несколько дней прибыл в Москву. У него два дома — Россия и Израиль, оба дороги. Что же поделать, жизнь на два дома имеет свои преимущества и недостатки. Одно из преимуществ для артиста и зрителей налицо: следующий свой приезд в Россию Игорь Губерман планирует в ноябре. Это будут гастроли по городам, а в Москве выступления состоятся в Театре Эстрады и в “Меридиане”.
- Как Вы объясните то, что порой надо закончить технический ВУЗ, чтобы стать поэтом?
- А я поэтом так и не стал. Поэты — это Блок, Мандельштам, Пастернак, это где музыка звучит. Я такой стихосложенец, поэтом назвать себя никак не могу. Что касается того, чтобы что-то закончить и стать литератором, то не только технари и инженеры, а и безумное количество врачей начинают писать. Думаю, это происходит потому, что сначала, когда вырастаешь, еще не очень понятно, куда ты и что ты, и тебя твои еврейские родители на всякий случай пихают в какое-нибудь техническое образование, “чтобы потом был кусок хлеба с маслом, Гаринька”, как говорила мне бабушка.
- Если бы Вы ослушались в свое время папу, который хотел видеть Вас именно в техническом ВУЗе, Вы бы стали тем, кем стали сейчас?
- Наверняка нет, потому что меня бы оболванили с помощью марксизма-ленинизма в каком-нибудь гуманитарном ВУЗе и я бы преподавал географию, что-нибудь еще... Сексологию с удовольствием преподавал бы.
- На стишата когда Вас “пробило”?
- Стишата я начал писать очень рано, в пятидесятые годы, когда страдал первыми любовями. Давно это было. Я писал просто километрами лирические стихи. Но потом я их все утопил в помойном ведре.
- То есть Вам было стыдно за первые опусы?
- Совершенно не стыдно. Вот Некрасову было стыдно, но он издал свой сборник “Мечты и звуки”, потом везде покупал его и уничтожал. А я в зародыше утопил.
- По молодости Вы были очень плодовиты?
- Чудовищно.
- А почему вообще Вы свои стихи называете “стишками”?
- Просто потому, что они маленькие.
- У Вас определенное количество стишков “на злобу дня”. Вы не боитесь, что политическая ситуация изменится, время пройдет, они умрут или останутся просто иллюстрацией к данному историческому моменту?
- Да, все равно умрут, будут не нужны. Уже сейчас новое поколение иначе, чем мы, все воспринимает, это поколение других людей. А вообще у меня гораздо больше написано про любовь, про смерть, про природу, Б-га. Политических очень мало, их просто присобачивают к политическим.
- Не боитесь, что темы исчерпаются и пойдет повторяемость?
- Да ведь и тем, и сюжетов очень мало. В мировой литературе сюжетов всего двадцать с небольшим: Б-г, природа, любовь, смерть, случайные события, лень... Других тем нет, поэтому какие-то повторы заранее гарантированы.
- Вот что про Вас сказал Александр Городницкий: “Мне жутко от того, что он вытворяет. И здесь, и там он читает такое страшное четверостишие:
Прося, чтоб Г-сподь ниспослал благодать,
Еврей возбужденно качается,
Обилием пыла стремясь нае...ть
Того, с Кем заочно встречается.
Вот вам что такое Губерман и почему его никто долго не терпит”.
- Саша ко мне хорошо относится, мы дружим уже лет сорок. Поэтому, когда он сказал, что меня никто долго не терпит, имеются в виду какие-то нелады с власть придержащими, с официальным мнением или с ханжами. Саша имел в виду именно это, потому что просто не терпит — это было бы неправдой. У меня полным-полно и друзей, и читателей. Все хорошо.
- Для Вас есть какие-то различия в российской и бывшей российской публике?
- Есть. Публика во всех странах, где я побывал: в Израиле, Германии, Америке, Австралии,- это уже сытая публика, из категории потребительского общества. Вот если ты актер, пришел сюда, мы за тебя заплатили десять долларов, то перекувырнись, чтобы мы получили удовольствие. А российская публика безумно уважительно относится к слову, очень слышит слово. Правда, у этой черты есть и оборотная сторона — так же замечательно слышатся слова Жириновского и прочих подонков. Но российская публика — самая благодарная аудитория.
- Страшная гипотетическая ситуация: вдруг во всем мире исчезают все евреи. Что Вы будете делать?
- А я не пишу сугубо для еврейского населения. У меня ничтожное количество стишков исключительно для евреев. В российских городах ко мне приходит большая часть русских. В зале на пятьсот, например, мест триста русских и двести евреев. Я не называю себя еврейским автором.
- Я имею в виду, что Вы пишете не для узко еврейского населения, а то, что у Вас частый персонаж — еврей.
- Я еврей. И как автор — еврей. Я этим горжусь. Если исчезнут, не дай Б-г, евреи, значит, меня будет читать только русская аудитория, если вообще будут читать. Уже ваше молодое поколение перестает читать , интернет — это не чтение, на мой взгляд. Книгу листаешь, ощущаешь, а в интернет заглянул-вышел, заглянул-вышел. Это очень потребительская штука.
- Где корни Вашей ненормативной лексики? Наверняка мальчика Гарика воспитывали как интеллигентного мальчика, которому негоже выражаться.
- Да, воспитание было именно таким, но вокруг была страна, и я жил жизнью общества. Вокруг был русский язык, который я очень люблю, и , естественно, я впитал его во всей полноте. Так что сильного родительского гнета не было, только в отношении поведения был прессинг. И когда я уже поступил в институт, то в смысле поведения как с цепи сорвался.
- Расскажите про Вашу бабушку, которая, насколько я понимаю, оказала на Вас большое влияние.
- Она была очень хорошей , я писал о ней. Бабушка рано осталась вдовой с тремя детьми. Была замечательным , мудрым человеком. Мы не очень много общались. Она меня время от времени одергивала, и всегда по делу.
- Она говорила: “Гарик, каждое твое слово — лишнее”.
- Да, да, именно это говорила. Она была поразительно сдержанным человеком. Если я слышал: “Ой, Гаринька, какой ты хороший мальчик”, это означало, что она меня растерзать готова от гнева — только так негодовала. Она железно держала себя в руках.
- Вы были шкодливым мальчиком?
- Очень, и сейчас такой же.
- Это чувствуется, извините. А у Вас врагов много?
- По-моему, нет . Недоброжелателей много среди коллег. Я ведь веду замкнутый образ жизни, я не общественный человек, ни с кем не воюю. Вряд ли у меня много врагов.
- Что пожелаете своим друзьям и своим гипотетическим врагам?
- Всем желаю счастья и здоровья.
- Недавно натолкнулась на очень банальный антисемитский выпад в Ваш адрес: “... но не ему, жидовской морде, переиначивать нашего великого поэта...” Имелся в виду Пушкин.
- Мне очень жалко этого бедного человека, все что я могу сказать. И ему дай Б-г здоровья тоже. Это такое прибежище неудачников. Такого рода выражения, я, мол, такой, я великоросс, означает, что перед нами бедный неудачливый человек, скорее всего, бездарный. Очень его жалко
, сочувствую.-Как Вы поступаете, когда человек неприятен, совсем неприятен, а с ним надо общаться?
- У меня такого нет уже много лет. Я строю свою жизнь так, что имею возможность не общаться. Это одна из деталей житейского жизненного счастья. Я не общаюсь с неприятными мне людьми. Не просто не зову их в дом, это уже много десятков лет, а просто не общаюсь. Раньше это было трудно, сейчас — уже легче.
- Любите давать советы?
- Нет, по счастью нет, но я боюсь, что впадаю в стариковство, а старики не могут без советов. Поэтому, вероятно, скоро начну советовать.
- Что для Вас самое важное?
- Возможность лениться и покой. Возможность лениться я ценю превыше всего на свете.
- Ваши стихи рождаются из лени?
- Только из нее. Из лени и чужих мыслей. Я, как поймаю чужую мысль, начинаю лениться и сочиняю стишок.
- Эта мысль уже становится Вашей, как только Вы ее поймали и переработали?
- Я просто ее прячу. Мысли всеобщие. Мысли, по словам Станислава Ежи Леца, как блохи, прыгают с головы на голову, просто не всех кусают
.- Свои старые вещи часто перечитываете?
- Нет, практически не возвращаюсь никогда.
- Вам сейчас смешно жить?
- Мне почти всегда смешно и очень часто грустно. Вспомните Библию: “И посмеюсь я горьким смехом моим”.
- В Израиле недавно вышла Ваша книга на русском языке “Книга странствий”. Когда она появится в России?
- Через год, не раньше.
- Кроме дел, что Вас влечет в Россию?
- Друзей здесь полно, которых я очень люблю. Да и саму Россию тоже люблю. У меня две родины, и я совсем не отказался от России. Этого нет. Мне очень больно за Россию, очень часто стыдно за нее. Я в курсе российских дел, читаю российские толстые журналы, мне здесь хорошо, я дома. Душа не разрывается, у меня просто две привязанности.
- Ставлю вопрос так: Игорь Миронович, в чем феномен Игоря Губермана?
- Если он есть, то в легкомыслии.
- Расскажите о семье. Кто виноват в Вашем семейном счастье?
- Я это уже давно открыл. Дело в том, что год рождения моей жены совпадает с размером моей обуви, а мой год рождения — это ее размер. Я более глубоких причин не знаю.
- Расскажите, пожалуйста, о той, благодаря которой у Вас плюс ко всему еще и такая замечательная теща.
- Мне очень повезло. Моя жена очень добрый, умный и великодушный человек. Она филолог, много лет работала в Пушкинском литературном музее, “чудесная” профессия для Израиля. Там тоже немного работала — издавала книги. Она замечательная жена, чудесная мать, сумасшедшая бабушка — уже две внучки и внук. Очевидно, хороший человек, потому что ее любят даже приходящие к нам в дом люди, что бывает, как известно, не всегда. Ее любят все мои друзья.
- А Вы сами какой дед?
- Ужасный. Я очень плохой муж, очень плохой отец, ужасный дед. Ничего не могу — ни воспитывать, ни сказки читать. Меня внучки уважают только за то, что я щекочу их по первому требованию. Вот все, что я могу сделать.
- Кто из детей что перенял от Вас?
- Дочь точно переняла легкомыслие и беспечность, я это просто вижу. Сын пошучивает время от времени, у него хороший характер, жить ему будет нелегко от его шуток. А хорошего нечего было во мне перенять, хороших черт во мне нет абсолютно. Хотя есть одна — я признаю в себе все плохие черты.
- “Скромность — мое главное достоинство”?
- Да, да. Я где-то прочитал замечательную формулировку: скромность, конечно, украшает мужчину, но настоящий мужчина обходится без украшений.
А дети мои — хорошие люди. Отзывчивые, доброжелательные, неравнодушные. Стариков-родителей явно не выгонят, так что миска с кашей в углу за печкой мне обеспечена.
- Вы зятя любите или очень любите?
- Я к зятю отношусь толерантно. В чем-то он чужой человек — другой, пришедший со стороны.
- В заключение нашей беседы хочу поздравить Вас с новогодним временем, с Рош ha-Шаной и попросить в подарок читателям стих.
- Поскольку Новый Год — это в какой-то степени праздник времени, то вот стишок немного грустный, о течении времени, о старости:
Я дряхлостью нисколько не смущен,
И часто в алкогольном кураже,
Я бегаю за девками еще,
Но только очень медленно уже.
Беседовала Наташа Гольдина
